(Газета "Советская молодежь" (24.03.1990))

Ни один из современных русских поэтов не имеет в Париже такого огромного числа почитателей, как Иосиф Бродский. Каждый приезд его сюда становится событием.

Вечер поэзии Нобелевского лауреата, организованный 11 января в парижской «Эколь нормаль сюперьер» профессором Н. А. Струве, не явился исключением. В зале, рассчитанном человек на четыреста, набралось столько желающих послушать Бродского, что «яблоку упасть было негде».

Читал Бродский много, в той завораживающей манере, которую кто-то однажды сравнил с чтением священных текстов.

Поэт любезно согласился ответить и на вопросы.

— Вы поедете в Ленинград?

— Я понятия не имею. Думаю, что если я вообще туда поеду, то только когда в Советском Союзе выйдет книжка. То есть когда я, допустим, там буду, как бы сказать, — в качестве автора, а не пугала.

— А есть обещания?

— Обещания — да. Существует, более того, даже издательский договор между издательством «Художественная литература» и... (не большая пауза)... мною.

— Что вы думаете о будущем России?

— По крайней мере, оно будет лучше, чем прошлое. Это несомненно.

— Вы оптимист?

— Понятия не имею. Полагаю, что, скорее всего, я человек трезвый... Я думаю, что впервые в моей жизни возникла ситуация, когда мне моей страны не стыдно. То есть не то что есть особые основания гордиться, но стыдиться уже нечего. Думаю, на сегодняшний день Россия оказалась в положении многих стран и ведет себя соответственно — не истерически, что приятно. Страна выбирает. Это для России ситуация новая. Всякий раз, когда возникал выбор, ее чрезвычайно быстро толкали в ту или иную, как правило, не в лучшую сторону.

— У вас есть ностальгия?

— В общем, нет... Короткий ответ, как и вопрос.

— Но в стихах есть?..

— Я не думаю, что это так. То есть если я говорю о некоторых обстоятельствах, мне дорогих, то отчего же избегать сантимента? Если я его по отношению к этим местам или обстоятельствам испытываю? Но это ни в коем случае не ностальгия. Это сознание того, что жизнь — процесс необратимый. И когда вы это осознаете, феномен именно ностальгии — как бы сказать? — ну, улетучивается, если угодно. По-моему, это мотивы не ностальгические, а, скорее, элегические.

— Как вы относитесь к смерти Андрея Дмитриевича Сахарова?

— Это колоссальная утрата для страны, особенно на нынешнем ее историческом отрезке. Я думаю, что судьба и жизнь этого человека таковы, что будь я на месте Русской Православной Церкви, я бы попробовал его канонизировать. То, что он создал, то, что он породил, то, что из его души вышло в мир, будет иметь далеко идущие последствия для страны и для национального сознания.

— Ваши любимые поэты, живущие ныне в Советском Союзе?

— Их несколько. Это далеко не значит, что, объективно говоря, они, может быть, самые лучшие. Но это уже, я полагаю, окрашено личной привязанностью. Наиболее мне дорог именно как поэт Евгений Рейн, это друг моей юности...

Также мне очень дорог как поэт Владимир Уфлянд.

Ну, есть масса других замечательных, новых, талантливых, одаренных и т. д. Но у меня существуют привязанности... Я по отношению к своему поколению лоялен. Может быть, в ущерб объективным оценкам и т. д.

— Когда-нибудь будет издана на русском ваша книга прозы?

— Думаю, что не скоро. По крайней мере, все, что от меня зависит, я постараюсь сделать, чтобы этого не произошло. Эти статьи, проза, ориентированные исключительно на англоязычную аудиторию, для русского читателя могут представлять интерес только «зоологический». Мне не представляется это необходимым.

— Можно ли писать на английском языке так же хорошо, как по-русски?

— Я думаю, что на всяком языке можно писать очень хорошо, это зависит только от меры таланта и т. д. и т. д. Но, по крайней мере, у английского языка на протяжении его истории было больше возможности — просто в этой культуре — выражать правду... Это очень простой язык. В нем очень простая конструкция: объект — глагол — субъект. То есть, дело в порядке слов.

— Как получилось, что вы выбрали местом жительства Америку?

— Когда я оказался в 1972 году в Вене, меня встретил мой приятель, преподаватель Мичиганского университета, покойный ныне Карл Проффер. Он меня спросил: «Куда ты собираешься?». Я понятия не имел. Он спросил: «Как насчет того, чтобы поехать в Мичиганский университет, преподавать там?». Я сказал: «Прекрасно!». Это меня избавило до известной степени от выбора. Я осознавал, что происходит значительная перемена в моей жизни, и решил: почему не сделать ее стопроцентной? Впоследствии мне поступили предложения из Англии, из Франции. Но есть английское выражение, смысл которого примерно таков — кто при ходит первый, тот и получает то, что нужно. Кроме то го, я привык жить в большой стране.

— Из ваших стихов явствует, что вы — человек верующий. Это вам дано от рождения, как совесть или порядочность, или вера при шла с годами от пережитого, от страданий?

— Во-первых, я рад, что мои стихи могут породить такую реакцию, такое впечатление. Но я бы не сказал, что я такой уж верующий человек... Вообще, это дело всегда сугубо личное.

Что касается совести или порядочности, то, я думаю, до известной степени, эта вещь приходит с детства. Родители вас этому научают... Кроме того, это еще и следствие чисто врожденной брезгливости.

Не следует думать, что вера — продукт пережитого, страданий и т. д. Человека сделать верующим может и счастливый опыт. Я с этим сталкивался. Что касается меня самого, это, скорее, склад характера...

Я — кальвинист, человек, которому присуща склонность судить себя наиболее серьезным образом, который не доверяет Суду Высшего Существа...

Тот же Карл Проффер, когда его кто-то спросил в моем присутствии: «Верующий ли вы?» — сказал: «Еще нет»... Вот вам английский язык!

— Можно ли по-русски так сказать?

— Но как-то не приходит в голову.

— Почему вы были против того, чтобы господин Ефим Эткннд напечатал интереснейший документ — «Процесс Иосифа Бродского»?

— Подобное литературоведение унижает литературу. Снижает ее до уровня политической полемики...

Я считаю, что вообще на Зле концентрироваться не следует. Это самое простое — концентрироваться на тех обидах, которые вам были нанесены. Зло побеждает, помимо всего прочего, тем, что оно как бы вас гипнотизирует. О Зле, о дурных поступках людей, не говоря о поступках государства, легко думать — это поглощает.

И это как раз и есть дьявольский замысел! (Аплодисменты.)

Записал и подготовил к печати
Виталий АМУРСКИЙ. Париж.
(Дайджест из газеты «Русская мысль» — ИМА-пресс)