(Журнал "Огонек" №7/1986)

По просьбе читателей.

В феврале ей исполнилось бы пятьдесят лет... Когда я думаю о судьбе этой выдающейся певицы, о ее блистательном таланте, оставившем глубокий след в современном искусстве, о ее песнях, приносящих ни с чем не сравнимое наслаждение миллионам слушателей многих стран, то улавливаю неразрывную связь со временем, в котором она жила и творила, с людьми, которые окружали ее, с такими высокими нравственными и социальными понятиями, как мужество, доблесть, верность, надежность.

Ее детство, опаленное второй мировой войной, прошло в Советском Союзе (она родилась в Ургенче), Как музыкант и певица она окончательно сформировалась в народной Польше, здесь же после известных песенных конкурсов в Ополе и Сопоте к ней пришли слава и признание. Ее первые зарубежные выступления состоялись у нас. После жестокой катастрофы на дорогах Италии польские врачи ценой невероятных усилий возвратили ее к жизни. Мужество в борьбе с тяжелым недугом придавали ей тысячи писем от советских и польских слушателей.

Она пришла на большую эстраду с польской песней <Танцующие Эвридики>, вновь вернулась на сцену с советской - <Надеждой>:

Мы дружили с Анной почти двадцать лет, мне посчастливилось наблюдать различные периоды ее творчества, быть автором текстов многих песен, которые она пела, видеть, как она работала над песнями, как репетировала, как записывала их на <Мелодии>, снималась на телевидении,.. И сегодня мне хочется вспомнить несколько эпизодов из ее жизни, связанных с пребыванием певицы в нашей стране.

Анна с сыном Збышеком. 1979 год.

* * *

...Три года болезни после катастрофы в Италии стали и годами еще более окрепшей дружбы двух Анн - Герман и Качалиной, старшего редактора фирмы <Мелодия>. Между ними шла оживленная переписка, и сложно было сказать, где кончалось глубоко личное и начиналось творческое, - особенно желанное и необходимое певице. Качалина выстраивала репертуар будущих пластинок, упорно искала для Анны Герман новые песни, встречалась с композиторами, просматривала клавиры, отбирала, как ей представлялось, наиболее удачные и посылала их в Польшу. Среди клавиров была и новая песня А.Пахмутовой и Н.Добронравова <Надежда>.

Песня сразу же покорила Анну не только блистательной музыкой, но и исключительным совпадением настроения и смысла песни с настроением и мировосприятием самой певицы... <В небе незнакомая звезда светит, словно памятник надежде:>.

Действительно, надежда стала ее спутником все эти, казалось, бесконечные дни и ночи болезни, помогала преодолевать физические страдания, теплилась в сердце, даже когда отступала медицина.

Все давалось тяжело: и новые записи, и первые телевизионные съемки, и особенно первые концерты. Встречи со зрителями, тревожными и изумленными взглядами встречавшими любимую певицу. Вспоминаются прекрасные слова Алексея Максимовича Горького; <В жизни,.. всегда есть место подвигам, И те, которые не находят их для себя, - те просто лентяи или трусы, или не понимают жизни, потому что, кабы люди понимали жизнь, каждый захотел бы оставить после себя свою тень в ней>, Анна была из тех людей, которые понимают жизнь, понимают каждой клеточкой своего искалеченного организма, и делала она все от себя зависящее, чтобы ни один день, ни один час отведенного ей природой срока не пропал бесследно.

Как рукоплескали зрители Варшавского Большого театра, до отказа заполнившие зал, бенефису Анны! Впервые на сцене оперного театра выступала эстрадная певица. И это была дань не только ее мужеству и жизнелюбию, но и замечательному дарованию, убедительно доказавшему, что, когда речь идет о настоящем искусстве, рушатся границы жанров, торжествует талант.

...Долгой оказалась разлука с советскими зрителями - в общей сложности длилась семь лет. И вот он, 1972 год, радостный и обнадеживающий, год гастрольной поездки в Советский Союз.

Почти за километр от киноконцертного зала <Октябрь>, где проходили концерты Анны Герман, стояли люди, выпрашивающие лишний билетик. А те счастливцы, которым удалось попасть на концерт, стали свидетелями настоящего праздника музыки, искусства, дружбы.

Тогда, во время первого после болезни турне Анны Герман по Советскому Союзу, <Надежду> пела вся страна, И хотя у <Надежды> были и другие замечательные исполнители, слушатели неизменно связывали песню с именем Анны Герман. Ее стали называть не только Анна, Аня, Аннушка, Анюта, но еще - Надежда. И каждый раз она возвращалась за кулисы усталая до предела и счастливая до предела тоже. Она сидела в кресле, не в силах пошевельнуться, будто к ногам ее были подвешены стопудовые гири,..

Анна искренне сожалела, что в своих гастрольных поездках она, увы, мало видит, что нет времени побывать в музеях, театрах, у друзей. А когда ей предлагали по нескольку концертов в день, она отказывалась, потому что знала, что, по-настоящему, полностью выложившись, может спеть лишь один раз. Обмануть ожидания зрителей она не хотела и, как убежденно считала, не имела права... И надо было видеть, как преображалась она, каким особенным светом загорались ее глаза, когда Анна Качалина говорила ей о новой, специально написанной для польской певицы песне. Она могла сидеть с композитором и поэтом часами: слушать их, высказывать свое мнение, предлагать свое решение. В студии грамзаписи Анна работала не только с огромной самоотдачей, но и с величайшей радостью. И это ощущение радости передавалось всем: редакторам, звукорежиссерам, музыкантам... Анна часто вспоминала забавный эпизод, который произошел с ней в Ленинграде. На Невском проспекте к ней подошли двое молодых людей. Она думала, что сейчас у нее попросят автограф, но неожиданно один из них сказал: <Анна, у вас, наверное, никогда не было врагов... У вac такие чистые, светлые глаза...>

Тысячи писем, которые приходили и до сих пор приходят в музыкальные редакции телевидения и радио, в редакции газет и журналов, в издательства, свидетельствуют о том, что неизвестный <психолог> с Невского проспекта во многом был прав.

Почему Анна называла себя счастливым человеком, хотя жизнь ее была не из легких? Едва оправившись от тяжелых последствий автокатастрофы, она опять должна была бороться с новым коварным и, как оказалось, неизлечимым недугом. Думаю, что само понятие счастья она прежде всего связывала с творчеством, с самоотверженным служением людям, с любовью к матери, мужу, сыну. И меньше всего, как оказалось, со своим физическим состоянием.

Как радовались все мы, видя ее на сцене, веселую, жизнерадостную, казалось, полную сил, готовую петь еще и еще! И мало кто знал, каким огромным усилием воли даются ей эта легкость и изящество, это умение выложиться без остатка, не обмануть ожидания зрителей.

Приезжая в Москву, Анна неустанно работала над романсами и народными песнями. В них ее привлекали богатая музыкальная палитра и, конечно, глубокие чувства и переживания, драматизм сюжета, искренность и чистота. Пожалуй, все то, что она ценила в песенном искусстве вообще. В конце семидесятых годов обращение к русской народной песне свидетельствовало о серьезности ее дальнейших творческих исканий. Она мечтала подготовить целую программу, составленную из русских песен и романсов XVIII - XIX веков.

В апреле 1979 года она приняла участие в днях Варшавы в Москве - выступила в сопровождении оркестра Войска Польского.

Той весной я как будто видел двух Анн - одну на сцене, восторженную и счастливую, полную очарования, заставляющую зал рукоплескать, покоренный силой ее таланта. Другую - за кулисами и в гостинице, усталую, болезненную, постоянно жалующуюся на недомогания...

<Мне бы жить на сцене, - невесело шутила Анна. - Только на сцене я здорова, только на сцене мое лекарство>.

Воля к жизни неистребимо жила в ее сердце. Она продолжала сочинять музыку, искала интересные, значительные тексты, встречалась с друзьями-композиторами.

Хорошая песня! Как много это словосочетание значило для нее, и как много хороших песен она спела, и как много могла спеть еще! Около ста песен записала на <Мелодии> Анна Герман. И каждая спетая ею песня была и для самой певицы, и для миллионов слушателей событием, откровением, признанием в любви и верности.

Ее корреспонденты предлагали Анне обратиться к советским песням военных лет. Например, В.Коломийцев из Ленинграда так и написал: <Люди моего военного поколения будут вам за это благодарны>.

Анна начала подбирать клавиры - достала <Катюшу> и <Дубраву> (с ними было проще, ведь она их записала на <Мелодии>), достала ноты <Землянки>, <Эх, дороги>, <Темной ночи>. Действительно, получалась интересная, насыщенная программа, способная взволновать, как бы приблизить те незабываемые героические годы. Планы, планы, планы... Хватило бы только сил их осуществить - со всех сторон сжимается кольцо болезни, и теперь уже каждый шаг, каждое движение вызывают резкую, нестерпимую боль. И снова больничная койка. Врачи снова сокрушенно качают головами: <Откуда у такого тяжело больного человека находятся силы, чтобы не только встать с кровати, но и потребовать выписать из больницы... Для чего? Чтобы выйти на сцену...> И Анна поет со сцены о солдатах, отдавших свои жизни в боях с гитлеровцами, о радости и красоте мирной жизни, о советском и польском космонавтах, вписавших еще одну страницу в славную летопись нашей дружбы. Поет <Надежду>, песню, с которой она всегда связывала свои самые высокие помыслы и надежды...

Но, увы, есть границы, точнее, предел возможностей человеческого организма. Никогда не забыть мне телефонный разговор с Польшей. Впервые в жизни я слышал, как Анна плакала, слышал ее режущие сердце слова: <Мы никогда больше не увидимся, мне никогда больше не петь>.

И, однако, несмотря на муки, которые испытывала, Анна в глубине души надеялась, что петь все-таки будет. За несколько дней до смерти, после тяжелейшей операции, она еще просматривала присланные ей из Москвы клавиры новых песен. Врачи говорят, что в эти минуты на ее губах играла счастливая улыбка:

Александр ЖИГАРЕВ