(Несколько
монологов в записи нашего корреспондента Татьяны Секридовой)
(Журнал "Огонек" №8/1988)
Вообще-то я не оратор. Но с того
времени, как стал работать главным редактором музыкальных программ, а потом и
художественным руководителем Латвийского радио, мне все чаще дают слово как в
теле- и радиопередачах, так и на страницах прессы. Поначалу я больше шутил,
затем раз от раза становился серьезнее, начал что-то критиковать, обозначать
пробелы в надежде помочь прежде всего тому жанру, в котором работаю. Нет, я не
очень верю, что дождусь когда-нибудь перемен, за которые ратую... Почему?
Несколько раз после моих выступлений в прессе мне звонили из Союза
композиторов СССР и предлагали: мол, ты нас критикуешь, так прими участие в
исправлении недостатков — и приглашали на всевозможные заседания и комиссии.
Шел, надеясь: «А вдруг на самом деле...», — но уже в первый перерыв, досадуя на
потерянное впустую время, собирался и уходил. Вот и сейчас, чтобы не выглядеть
болтуном, не буду распространяться о наших музыкальных и околомузыкальных
проблемах «вообще», не стану повторять то, о чем не раз уже говорил
журналистам... Коснусь лишь того, с чем ежедневно сталкиваюсь в работе на
радио.
Мы сегодня говорим о необходимости перестройки в области музыки, но мне,
к сожалению, пока встречалось слишком мало музыкантов, которые хотели бы
перестроиться. Что значит перестроиться в нашем деле? Я считаю: начать наконец честно
работать! Мы же пока чаще лишь болтаем о перестройке. Вот мы на республиканском
радио и начали с весьма конкретного дела: решили разобраться в организации
труда штатных творческих коллективов. Все радиокомитеты Советского Союза по
структуре примерно похожи: в штате у них симфонические оркестры, камерные или
эстрадные хоры — одним словом, большие коллективы, которым государство выделяет
дотации, и немалые. Сами по себе сегодня симфонические оркестры, например,
существовать уже не могут, но и обойтись без этого серьезного вида
музицирования ни один культурный народ позволить себе тоже не может. Жанр
должен жить. Но речь не о том. А о том, какими должны быть все эти творческие коллективы
на радио. На мой взгляд, ответ единственный — высокопрофессиональными. Ведь
требования к музыкантам, работающим в основном в студиях записи, куда более
высокие, чем к концертирующим составам. Казалось бы, дилетантам на радио делать
нечего. На деле же коллективы эти крайне низкого уровня!.. Почему? Получают
неплохую постоянную зарплату, записями заняты довольно мало, есть возможность
выступать в концертах — положение куда выгоднее, чем у филармонических коллег, а
работают настолько плохо...
Расскажу, как решил разобраться со
своими, так сказать, подчиненными на Латвийском радио. Мы начали с хора. В нем
шестьдесят семь человек. В последние годы внутри коллектива началось какое-то
внутреннее брожение: воюющие друг с другом и дирижером группировки, бесконечные
скандалы... Начинаю слушать их записи и вижу, что хор и звучать стал плохо... В
чем причина? Может быть, виновато руководство радио? Но оно вроде бы в дела
хора не вмешивается... Значит, коллектив нуждается во внутренней перестройке.
Каким образом? На первый взгляд сделать ее довольно просто — у нас на радио
теперь вводится новая договорная система: мы заключаем договор с каждым
исполнителем коллектива персонально. И можем, разобравшись с каждым в
отдельности, выяснить, соответствует ли его профессиональный уровень
требованиям хора. Если нет— договора с ним не заключать, а принять на его место
того, кто этого по-настоящему заслуживает.
Однако, когда начался этот процесс
конкурсов и заключения договоров, мы оказались в очень сложной ситуации: одному
до пенсии несколько лет осталось доработать, у другого много детей, третий
больной, четвертый ветеран, пятый... Но ведь иного выхода у нас нет, мы все
равно должны добиться качественного звучания хора, а значит, провести в нем
необходимые замены. Вот тогда-то и началась в коллективе настоящая битва за
«насиженные, теплые места» и посыпались обвинения в непрофессионализме в адрес
руководителя, дирижера...
Все правильно, и я за то, чтобы во
главе коллектива стоял высокопрофессиональный руководитель.
Может оказаться, что какие-то его
взгляды и выводы ошибочны или проявились, скажем, неважные человеческие
качества. Если это отрицательно сказывается на работе хора, то и на такого
руководителя вскоре найдется управа— соберется художественный совет, разберется
и может высказать ему, что общего языка, видимо, нам не найти и поэтому лучше
расстаться... Возможен ведь и такой вариант. Но коли уж человек занял пост
руководителя коллектива, он должен получить и право решать самостоятельно, кто
может петь в его хоре, а кто — нет, поскольку он хозяин коллектива,
подчеркиваю, хозяин, и ему в первую очередь отвечать за качество звучания хора.
И мы у него должны спрашивать, подходит ли ему в коллективе этот певец или нет.
А диктаторские принципы в этой работе считаю даже необходимыми: когда дирижер
встает у пульта, в студии, где находится хор, должна быть нормальная рабочая
обстановка. У нас же в коллективе только и слышно было: «Тот умеет
дирижировать, тот не умеет...», — но что сами петь не могут, в расчет брать
никак не хотели...
Ну с хором мы вроде бы разобрались:
поставили художественным руководителем и вторым дирижером молодых ребят,
произвели необходимые замены в составе и теперь ждем его первого выхода на
публику — концерта в зале университета. Здесь же наверняка соберутся и все
«обиженные», и жаждущие провала и мести... Оказывается, мы посмели «тронуть» в
своей реорганизации и не заключили договора с человеком, которого на протяжении
уже многих лет считалось, что «трогать» нельзя: влиятельная поддержка и тому
подобное... Но я всегда был против всевозможных группировок и «кланов», никогда
с ними не считался. И если был уверен, что поступаю правильно, доводил дело до
конца и выигрывал. Знаю, ради чего «заварил» эту «кашу» сегодня, и должен
добиться желаемого результата.
А в симфоническом оркестре,
например, появились у нас какие-то крикуны. Их немного — трое-четверо.
Послушаешь и диву даешься: вроде бы серьезные люди, играют серьезную музыку, а
чем они занимаются?.. Один из них, между прочим, профсоюзный деятель, во
всеуслышание заявляет: «Я все буду делать наоборот тому, что говорит
администрация!» Ну а нам что делать с человеком, у которого во главе угла такие
принципы? Единственный выход — расстаться с ним, и немедленно!..
Пожалуй, я не хуже любого из них
разбираюсь, что такое творчество и работа творческого коллектива. И так же
знаю, что мы должны отвечать за качество нашей творческой продукции. Поэтому и
считаю, что одинаково строго нужно спрашивать за плохую игру и с молодого
музыканта, и с имеющего звание «заслуженного», а не оглядываться на его былые
успехи. И если на конкурс в симфонический оркестр придет молодой парень из
консерватории и будет играть в сто раз лучше «заслуженного», который уже много
лет сидит в оркестре и мимо нот «пилит», мы возьмем все-таки молодого.
Но опять же, повторюсь, решающее
слово должно быть за художественным руководителем, которому, увы, составители
правил договоров забыли дать реальную власть в коллективе. Снова нам
рекомендуют собирать комиссии, развести бумаготворчество, писать
характеристики... А почему, собственно, эти характеристики должен писать я,
главный редактор? Откуда я могу знать, не работая непосредственно с оркестром,
что из себя представляет скрипач, сидящий за пятым пультом?!. Это дело только
художественного руководителя!
Следующий на очереди в нашей цепочке
— эстрадно-симфонический оркестр. И я уже не раз говорил музыкантам: «Товарищи,
вы мне напоминаете Рижский радиозавод, выпускающий приемники, которые никто не
покупает!.. Вашу продукцию не хочет брать ни одна редакция радио...» Недавно от
эстрадного отделения нашего радио мы получили письмо, в котором говорится, что
«пора остановить это никчемное производство и записывать то, что нам нужно, или
вообще прекратить свое существование...». Казалось бы, это должно вызвать
внутри коллектива желание разобраться в своих творческих неполадках. А вместо
этого, что меня крайне поразило, они стали искать автора этого послания! Когда
же им думать о творчестве?..
Вообще со страшным подозрением
отношусь я к этому красивому званию «эстрадно-симфонический оркестр». Мне
совершенно непонятно, кто это выдумал. Может быть, просто для того, чтобы
музыкантам больше платить?.. Я тоже за то, чтобы платить профессиональным
музыкантам больше, но при чем тут название? К чему эта профанация? У меня, к
примеру, есть давняя мечта — создать при Латвийском радио оркестр танцевальной
легкой музыки. Однако платить им по существующей у нас пока системе будут
меньше, чем каким-то бездарным музыкантам эстрадно-симфонического оркестра. А
почему?! Не пора ли отменить все эти старые названия и формулировки,
пересмотреть расценки и платить музыкантам столько, сколько они реально
заслуживают, а не подгонять их зарплату под названия и звания...
Вот, к слову, пример из серии
невероятного, но очевидного: «Мы уже заслуживаем звания академического»,—
говорили мне музыканты симфонического оркестра. И стали добиваться этого:
подготовили документы, прошли инстанции — звание получили. И что же вы думаете?
Уже на следующий день они меня напрямую спрашивают: «А когда нам зарплату
повысят?..» А ведь получают они совсем немало при том, что заняты на радио
ежедневно всего часа по четыре, ну и примерно раз в неделю имеют концерты.
Причем никто не запрещает им работать где-то еще... И живут они не хуже меня, и
машины все имеют. Только я не думаю, чтобы они работали так же много, как я,
зато кричать...
В свое время меня поразил так
называемый «ефремовский процесс» во МХАТе. Ведь скольких нервов он стоил всем
актерам! Я долго думал: откуда у нас это появилось, почему? Не верю я, что в
своем театре Станиславский во всем спрашивал бы мнение худсовета. Он был
главным режиссером, главным хозяином театра. Возможно, со своими ошибками, но они
забывались за главным результатом — в блестяще поставленном и сыгранном
спектакле. Хотя, с другой стороны, мы же под давлением всевозможных «кланов»
умудряемся подчас поставить на посты директоров театров и филармоний таких
бездарей, что потом годами стонем, не зная, как от них избавиться...
Долгие годы в штате радио работали
еще и солисты, и какие-то эстрадные ансамбли, группы. Но в конце концов пришли
к выводу, что это невыгодно ни радио, ни самим певцам. Эстрадному исполнителю,
к примеру, очень трудно больше двух-трех лет
выдержать постоянную студийную работу на записях.
Во-первых, радиозапись требует от него в каждой песне 100-процентной отдачи, а
во-вторых, практически еженедельных записей новых песен. Сначала, если это
сильный вокалист, резко подскакивает его популярность. Затем какими-то
творческими находками в течение некоторого времени он может продержаться на
этой волне. Но потом может и надоесть слушателю... Вот и получается, что один и
тот же певец в таком объеме звучания на радио не требуется. Куда лучше, если он
будет работать в концертной организации, гастролировать, получая при этом
гораздо большую материальную поддержку, и время от времени записываться в
студии радио.
СКОЛЬКО СТОИТ МУЗЫКА?..
Вообще эстрадный жанр очень коварен.
И один певец, умело дозируя свое звучание в радио-, телеэфире и появление в
концертных программах может продержаться в популярности и 20—30 лет, а другой
уже через полтора года оказаться никому не нужным. Но опять же, дозировать это
звучание в эфире можно, лишь имея записи нескольких песен на магнитной ленте и
постоянно записывая новые. А где делать эти записи, если, скажем, у нас в
республике всего две (!) студии звукозаписи: небольшая комнатушка на «Мелодии»,
способная вместить лишь маленького состава рок-группу, и единственная
более-менее нормальная в телерадиокомитете, в которой к концу рабочего дня
магнитофон уже раскаляется докрасна, обслуживая и телевидение, и радио
одновременно.
В Москве студий побольше, но и
исполнителей, жаждущих иметь записи, тоже куда больше. Кроме того, не все и не
всегда в них прямым путем попадают. И поэтому многим сильным в общем-то певцам
и группам довольно часто приходится прибегать к помощи каких-то полуофициальных
студий звукозаписи за немалую плату. Как мне недавно сказали, в Москве сейчас
такса за одну песню — что-то около 200 рублей... И ведь певцу некуда деваться,
и он платит, потому что гораздо проще прийти на радио и телевидение с уже
готовой магнитной лентой, чем дожидаться, когда тебя туда пригласят на запись,
и пригласят ли...
Честно говоря, я не против того,
чтобы платить за запись в студии. Но вот только кому платить и сколько:
официальным путем в кассу предприятия и государства или в карман проходимцев,
волею случая оказавшихся у звукорежиссерского пульта и наживающихся на наших
эстрадных проблемах? Кстати, плата за запись в студиях радио и съемки на
телевидении очень бы сконцентрировала весь рабочий процесс в целом. Ведь если
подсчитать, получается, что три четверти времени в студии проходит впустую:
сначала раскачиваемся, потом начинаем еле-еле работать, и вся эта процедура
затягивается далеко за полночь. А стоит мне в Москве, например, на телевидении
сказать, что уже в восемь вечера у меня поезд в Ригу, все успевают отснять
минута в минуту.
Я уже упомянул, что у нас в
телерадиокомитете всего одна студия звукозаписи, которая «кормит» практически
всю Латвию. В таких условиях, как у нас, по-моему, давно уже никто не работает.
Представьте, что в этой студии днем проводятся репетиции и записи
симфонического оркестра, хора, эстрадно-симфонического оркестра, эстрадной
группы и солистов, вечером — записи серьезной камерной музыки для фондов радио.
И плюс ко всему в студии же проводятся все партийные, профсоюзные и комсомольские
собрания республиканского радио и телевидения, нарушая заранее запланированные
графики звукозаписей.
Долгое время я искал какое-нибудь
подходящее помещение, где можно было бы оборудовать еще одну студию
звукозаписи. И в нашем же здании нашел довольно приличный подвал. За
разрешением обошел с десяток инстанций, дошел до самого «верха». Но вопрос так
и остался нерешенным, потому что, оказывается, никого не волнует, где мы
репетируем и записываемся: радио не молчит, и ладно...
С нетерпением дожидались мы того
момента, когда наконец республиканское телевидение переедет в новое здание. Уже
наметили, какой павильон-студию отдадим для работы симфоническому оркестру,
какой — хору, а в какой поставим звукозаписывающую аппаратуру... И вдруг я
слышу по телевидению выступление известной актрисы, председателя
республиканского театрального общества Вии Артмане, в котором она говорит, что
нам нужен еще один театр, и есть подходящее помещение — освобождается площадь,
которую занимало телевидение.
Состояние полушоковое!.. А буквально
через несколько дней мне предлагают вступить с ней в дискуссию на страницах
прессы. Представляю, каким колоссальным для республики будет зрелище, когда
Паулс начнет ссориться с Артмане из-за того, кому нужнее эти помещения! Какая
тут может быть дискуссия или всенародное обсуждение, если я с самого начала
уверен, что на 99 процентов против одного перевес будет в сторону театра, а не
симфонического оркестра. Ведь точно такими же оказались бы пропорции, спроси
мы, что больше любят — эстрадную музыку или симфоническую!.. Но это же вовсе не
означает, что мы должны поставить на серьезной музыке крест, а оркестры
распустить за ненадобностью... Не можем мы докатиться до такого идиотизма! И,
между прочим, в том «шедевре» архитектуры, выстроенном специально для
телевидения, при наличии нескольких павильонов для съемок по-прежнему нет
самого главного — записывающих студий. А если еще шире посмотреть на работу
нашей единственной студии звукозаписи Гостелерадио республики, увидим, что она
же обеспечивает записями еще и Рижское отделение фирмы «Мелодия», потому что их
собственная уже много лет закрыта...
МЕНЕДЖЕР ПОНЕВОЛЕ
Кстати, о пластинках... Факт выпуска
пластинки — определенный этап в творчестве композитора, поэта и исполнителя.
Представим себе, что мы уже вложили средства в звукозапись на магнитной ленте.
Куда я с ней пойду дальше? На завод грампластинок? В фирму «Мелодия»? А мне там
скажут: «У нас свой план... Вас никто не знает... Мы не можем рисковать...» И
так далее. Вот здесь-то и необходима помощь так называемого продюсера, который
бы часть записей запустил в теле-, радиоэфир, чтобы с ними познакомился широкий
слушатель, заключил бы с певцом или ансамблем необходимые гастрольные контракты
и вложил определенную сумму денег, в какой-то степени и рискуя, в производство
пластинки. Разойдется она миллионным тиражом — окупятся и все предыдущие
затраты. Пока же, на что идут прибыли от продажи наших миллионных тиражей,
абсолютно непонятно. Во всяком случае, исполнители особого материального
удовлетворения от этого не получают. А если еще и качество записи на диске
резко отличается от магнитной ленты, да на конверт без слез не взглянешь,—
совсем грустно становится. Как с таким багажом нам поднимать свой авторитет на
международном уровне?
Вот, к слову, несколько свежих
примеров из этой серии. В начале лета Министерство культуры СССР поставило нас
в известность, что Родриго Фоминс должен готовиться к эстрадному конкурсу
«Сопот-87». В Советский Союз приезжал один из организаторов конкурса, побывал
он и в Юрмале, где нашел Фоминса, сообщил, что в Польше его хорошо знают и с
нетерпением ждут приезда с группой «Ремикс». Увез с собой пластинку певца,
кассету с записью его новых песен, и, как нам стало известно, вскоре они уже
звучали на польском радио, занимая высокие места в хит-парадах. Но подошло
время конкурса, а вызова Фоминсу из Министерства культуры так и не прислали. И
вместо него в Сопот поехал кто-то другой. Почему? Кто нам ответит на этот
вопрос?..
Другой пример — как то же
Министерство культуры СССР отправляло на «Братиславскую лиру» Лайму Вайкуле. За
несколько месяцев было известно, что именно она должна поехать на этот конкурс.
А за день до выезда певица не могла понять, едет она или нет, потому что на
одной из характеристик не хватало подписи, и никак не могли решить, кто же ее
должен поставить, поскольку прописана Вайкуле в Риге, а работает в
Азербайджанской филармонии. В результате ни о рекламных фотоматериалах не было
времени подумать, ни о предконкурсных репетициях — прямо с корабля на бал...
В последнее время нам вроде бы
пообещали, что в Министерстве культуры создан специальный комитет, который
будет прослушивать и рекомендовать эстрадных исполнителей на участие в
международных конкурсах. Но пока этот комитет не внес никакой ясности: куда и
кого он рекомендует — никому не известно. Кто готовит ноты, дирижера — тоже
непонятно. Мне очень часто кажется, что этих людей в Министерстве культуры
совершенно не интересует ни престиж страны, ни ее репутация. Иначе как
объяснить, что та же Дания или Голландия могут себе позволить послать на
конкурс певца с дирижером или ансамблем (не ради путешествия, а ради дела), а
мы не можем?..
ДИАГНОЗ: «ХРОНИЧЕСКАЯ
БЕССИСТЕМНОСТЬ»...
Именно она и отбивает всякое желание
и всякие надежды. Вот я, скажем, «заварил кашу» с телевизионным конкурсом в
Юрмале. Но ведь мне, несмотря на то, что уже позади два конкурса, так и не
удается пока добиться того, ради чего все это начиналось. Во-первых, вынести в
название слово «шлягер». А ведь именно оно во многом определяло бы лицо нашего
конкурса и репертуар, с которым певцы собирались бы в нем участвовать. А
во-вторых, наладить отбор кандидатов на конкурс. В прошлые годы мы столкнулись
с такими «зелеными» исполнителями и таким «серым» репертуаром, что к следующему
году, если все-таки хотим закрепить «Юрмалу» в жизни, должны отнестись к его
подготовке и проведению куда серьезнее.
После того как закончилась
«Юрмала-87» и в прессе развернулась о ней дискуссия, в мой адрес пришла
телеграмма, подписанная А. Градским, В. Кузьминым и А. Макаревичем, в которой
было написано, что всю организацию, проверку и отбор будущих конкурсантов
должно провести Латвийское телевидение. Честно говоря, я думаю так же. Но на
этом конкурсе мы не хозяева, а лишь представляем ему кров и сцену.
Однако жюри конкурса еще летом
высказало желание помочь в отборе кандидатов на следующий год в предварительном
осенне-зимнем прослушивании по регионам. А в феврале в Москве, на Центральном
телевидении провести подготовительный просмотр. Не знаю пока, как действовали
мои коллеги, но я уже выяснил состояние дел в республиках Прибалтики, на
Украине и в Белоруссии. И делается это, как оказалось, довольно просто: кто-то
один на местном телевидении следит в течение месяца — трех за своими
музыкальными передачами, местными песенными конкурсами, хит-парадами и
определяет несколько кандидатов. Затем их можно приглашать на телевидение или
радио и устроить с ними в эфире концерт, чтобы и слушатель принял участие в
окончательном отборе на предварительное прослушивание в Москве. На Центральном
телевидении уже прошло несколько совещаний по «Юрмале-88», мне обещали, что
аппарат отбора уже нормально работает. Хотя, оглядываясь на прошлый опыт, я,
честно говоря, пока не очень-то этим обещаниям верю. И прежде всего потому, что
царствует у нас в области эстрадной музыки абсолютная бессистемность. А ведь
можно было бы начать работу по музыкальному воспитанию уже с детского возраста.
Например, устроить — и это вызвало бы фантастический интерес в стране — конкурс
детей-исполнителей и музыкантов, скажем, до 7-летнего возраста. Я представляю
его очень хорошо, потому что мы у себя на радио проводим конкурсный отбор
3—4-летних малышей в детский вокальный ансамбль «Кукушечка». А в Италии такой
конкурс проводится в масштабах страны, да со зрителями, которые «умирают» от
восторгов на этом зрелище... И ведь какой колоссальный материал здесь нашло бы
для себя телевидение!
Почему-то уже на протяжении
нескольких лет мы никак не хотим поучиться лучшим достижениям в области эстрады
у наших западных коллег, панически боимся влияния чуждой «массовой культуры».,
стараемся выставить какие-то заслоны. Но ведь молодежь да, впрочем, и старшее
поколение все равно слушают эту западную эстраду, так же как и западную
серьезную музыку, и следят за выступлениями зарубежных спортсменов, и самое
главное, что сравнивают все это с нашим. И ведь в области серьезной музыки,
кинематографа, театра и спорта мы выдерживаем конкуренцию, потому что наши
певцы ездят в тот же «Ла Скала», режиссеры снимают фильмы и ставят спектакли за
рубежом, а актеры в них участвуют, спортсмены вместе тренируются в Альпах... И
ведь мы не говорим оперному певцу: «Зачем тебе «Ла Скала»? Сиди дома, во
Фрунзе!..» А в эстраде тоже есть своя «Ла Скала», да еще какая! И мы должны
своим лучшим исполнителям давать возможность поработать вместе с зарубежными
«звездами» в концертных программах, записываться там в студиях, организовывать
выпуск совместных пластинок...
На протяжении двух последних
десятилетий в мире происходило бурное развитие рок-музыки. Рок много
видоизменялся в музыкальном плане, а в последние годы приобрел особенно яркую
социальную окраску. Да, рок как музыкальное направление зародился не у нас. Но
это вовсе не означает, что он не мог появиться у нас первым. Если бы мы в те
годы могли уделять развитию эстрады столько же внимания, как было в Америке,
мог бы и у нас появиться свой Элвис Пресли... Однако для этого нужна четко
налаженная система взаимоотношений жанра со слушателем. Только в таком случае
можно чувствовать настроение публики, ее интересы и диктовать ей моду на тот
или иной музыкальный стиль.
Еще совсем недавно у нас в
республике многие молодые с ума сходили по «металлу». И в то же время была
другая часть, которой этот шум совсем не был нужен... А в последнее время
как-то даже неожиданно тихо стало. Может статься, что кто-то вдруг скажет, что
сегодня в моде старые «блатные» песни или совсем не электронная музыка, а
гитара в дуэте с роялем... Кто ее поймет, эту моду?.. Ведь если вдуматься, чаще
всего именно мода называет современной ту или иную музыку, тот или иной жанр,
группу. И в нашем деле можно слепо следовать моде и писать что-то в ее духе —
тогда ты всегда обречен лишь на роль последователя, а не законодателя. А можно
писать о том, что ты чувствуешь сам и что тебя волнует. И если твоя музыка
окажется созвучной чувствам публики и она будет тебя слушать — ты окажешься
прав, а значит, и современен. |