(Журнал «Смена» №20/1989) 

Время для интервью было выбрано крайне неудачно: Саша вернулся с концерта группы «Пинк Флойд» взбудораженный и злой:

— Словно нищий мальчишка у витрины магазина игрушек. Смотрит, не может наглядеться и понимает: этого у него не будет НИКОГДА. Свет, звук, спецэффекты, и все — на высочайшем уровне. А я... аппаратура плохая, все время разная. Не слышу сам себя во время выступления, срываю голос... Попробовали бы они поработать в таких условиях!

— Они бы, наверное, не стали.

— Конечно! Они профессионалы. А у нас нет профессионалов. Есть хорошие исполнители, а профессионалов — нет.

— Почему?

— Наши нью-менеджеры стремятся заработать, ничего не вложив. Так не бывает. Это халтура. А я не хочу халтурить, я хочу сделать крутое шоу.

— Тебе помогает то, что ты работаешь под эгидой «Театра песни» Аллы Пугачевой?

— Я член ее семьи.

— «Семьи» по-сицилиански?

— Мафии? В каком-то смысле — да. Алла Борисовна не только по-прежнему самая крутая на эстраде. Она — бизнесмен. Ее семья — это стена. Теперь меня трудно обидеть.

— А раньше обижали?

— Еще как! Десять лет назад я приехал из Свердловска в Москву и попал в жестокую тусовку. Пел в ВИА, «группах», потом — в «рок-группах», и везде руководители диктовали мне свою волю. Я был слабым.

— Теперь ты сильный?

— Я понял, что музыкант, художник не имеет права быть слабым. Униженный музыкант перестает жить в музыке. Да, теперь я сильный.

— Как ты жил в Свердловске?

— Сначала был простым советским пионером. Поступил в железнодорожное ПТУ, проучился четыре дня. Был воспитанником военного оркестра. Учился в студии эстрадного искусства. Служил в армейском ансамбле...

— Свердловск — город высокой рок-культуры. Ты уже там полюбил эту музыку?

— Я мечтал петь в Уральском народном хоре. Рок для меня не существовал. Какие-то странные чужеземные голоса выкрикивают что-то непонятное...

— Но теперь ты считаешь себя рок-певцом? Какое направление рок-музыки тебе ближе?

— Просто рок. К каждой песне надо подобрать свою одежду. Одна хороша в металлической кольчуге, другая — в романтических кружевах.

— Ты всеяден?

— Нет, иногда мне приносят песню, я понимаю — это шлягер, но не мой. Чувство хита — в подсознании.

— Есть формула: архитектура — это застывшая музыка. Попробуем ее перевернуть: музыка — это «растаявшая» архитектура. Какое здание ты хотел бы создать: избу, храм, небоскреб?

— Город. Целый город, в котором будут и храмы, и старенькие деревянные дома с палисадниками, и новостройки, и грустная память о снесенных кварталах...

— Вы с Раймондом Паулсом готовите новую программу. Как работается с министром?

— По-моему, ему обрыдло министерское кресло. Паулс мне доверяет, ничего не навязывает, иногда, конечно, подправляет. Хорошо работается.

— И последний вопрос. Может быть, самый сложный, а может, самый простой: для чего ты поешь?

— Я давно понял: смысл жизни в том, чтобы получать кайф от того, что ты делаешь. Я получаю.

Задавал вопросы и фотографировал Сергей ВЕТРОВ