(Заметки с заседания Клуба народных депутатов) 

(Газета «Советская молодежь» (11.05.1990)) 

В конце апреля под председательством Ф. Бурлацкого состоялось заседание Клуба народных депутатов СССР, на котором обсуждался вопрос о будущем нашей федерации. 

Союз нерушимый республик свободных
Сплотила навеки Великая Русь.

Союз нерушимый... Не получилось нерушимого Союза. Нынче это уже всем ясно — не только из-за резкой Декларации о выходе Литвы, но из-за общего роста, как принято говорить, центробежных настроений.

Что же случилось? Что такого страшного обнаружилось в Союзе, что для многих превратило его в чуждый, нежеланный берег, от которого они стремятся оттолкнуть свой челн?

Ясно, что во многом нынешние центробежные силы — острая реакция на прошлую бездарную политику в отношении наций, когда в республиках, расположенных едва ли не на противоположных концах земли, с совершенно различной историей, обычаями, нравами, традициями, укладом, насаждались одинаковые стандартизованные порядки, подкрепляемые глубокомысленными теориями о неизбежном и скором слиянии наций.

Как быть? Что делать? Посмотреть окрест — как люди живут. Первое же дело — оглянуться назад, на свое прошлое.

Сызмальства мы усвоили, что дооктябрьская Россия была тюрьмой народов. Эта категоричная теза мешала присмотреться: а может, есть в этом тюремном сооружении что-то такое, что и нам в нашем вольном доме неплохо бы иметь? В самом деле, как так получилось, что Российская империя смогла объединить не только славянские и не только христианские народы и государства, но и народы других преимущественных вероисповеданий, государства, которые существовали не века — тысячелетия? Видимо, главную роль играла широта подхода, гибкость и многообразие форм при устройстве отношений с другими народами. В Финляндии, входившей, как известно, в Россию, сохранялся парламент, в Польше, также составлявшей ее часть, — сейм, в Бухаре же и вовсе сидел эмир бухарский...

«Мы же все время стараемся вывести какой-то один-единственный закон, подобный ньютоновскому закону всемирного тяготения, и распространить его на все народы, надеясь, что он всех сплотит, — говорит Д. Кугультинов. — На самом деле как все люди разные, так и все народы разные. Надо искать не общую для всех формулу, а для каждого пытаться найти особый ключ. Единой формулы нет».

О ГОРЕСТЯХ и бедах различных народов можно много говорить. Да и говорится. Вместе с тем нынче у всех ощущение некоторой чрезмерности, преувеличения всего, что связано с понятием «нация» и что вовсе не вытекает из реальных жизненных проблем. Нация, нация, нация... Нация — превыше всего! Полно, превыше ли? Видно ведь уже: это очередной перехлест. Как был когда-то перехлест с классами.

Надо признаться, во многое, что сопряжено со словом «нация», мы внесли безнадежную путаницу. Сама формула «право наций на самоопределение» понимается по-разному. Если следовать ей буквально и при этом подразумевать под нацией некую этническую общность, в будущем нас ожидает великая чересполосица. Каждая нация — и большая, и малая — вроде бы вправе выгородить свой огород, отделиться границей-межой от соседей.

Ясно, что на деле безумие это нереализуемо: большинство народов со времен вавилонского столпотворения на грешной земле перемешано. Границы придется проводить не то что по окраинам городов и сел, а по контурам квартир, кое-где и квартиры даже делить на части. Тем не менее стремление во что бы то ни стало осуществить это «право наций», мы видим, действует, усиливается, порождая все больше и больше распрей.

Во всем мире под правом наций на самоопределение имеется в виду иное — соответствующее право гражданских, а не этнических сообществ. Именно так образовалось большинство современных государств. Взять французов — они ведь не были этнически однородными. В их составе до сих пор есть и бретонцы, и эльзасцы, и корсиканцы... Тем не менее — Франция, французы. В любой стране Латинской Америки — индейцы, потомки испанцев, португальцев, африканских негров... В Африке, как известно, сотни этнических сообществ, но самоопределялись опять-таки не они, а в основном гражданские сообщества. Гражданское сообщество и подразумевается во всем мире под словом «нация», чему свидетельство само название Организации Объединенных Наций. Директор Института этнографии В. Тишков, говоривший об этом на заседании депутатского клуба, тезис о праве наций на самоопределение (подразумевая под нацией этническое сообщество) назвал величайшим заблуждением социалистической мысли XIX века, распространенным на век XX. Это заблуждение загнало нас в нынешний тупик. Мы сами себя загнали.

НАКОНЕЦ произошло еще одно смещение сознания: главная причина обострения национальной проблемы, как ни странно, по-видимому, вовсе не лежит в плоскости национальных отношений; причина — тоталитарная система, которая угнетала всех, все от нее оказались в проигрыше, все оказались у разбитого корыта, и все теперь обвиняют друг друга.

«Принято считать, что в основе нашего Союза лежат два главных фактора — экономическая необходимость и коллективная безопасность, — сказала Л. Арутюнян. — И то, и другое сейчас под сомнением. Все народы говорят, что их грабят, но что удивительно — при этом нет никого, кто обогащался бы. Это поразительный феномен. Никто не знает, куда что уходит. Что касается коллективной безопасности. Союз не обеспечивает и ее. Более того, он может стимулировать опасность. Свидетельство тому — война, идущая сейчас между Арменией и Азербайджаном».

Союз не обеспечивает коллективной безопасности... Всерьез ли сказано? Что ж, давайте рассыплемся, как бывало, на отдельные царства и княжества, начнем все с нуля, со времен Чингисхана. Когда-нибудь, через столетия, осознаем необходимость снова прибиться друг к другу... А после опять... Прочертим этакую историческую синусоиду... Если выживем, конечно, под свистом атомных копий и стрел.

«У России был уже опыт, когда отдельные княжества разделились, — напомнил М. Бочаров. — И мы знаем, чем это кончилось — тремя веками рабства. Такой эксперимент в российской истории имеется. Наверное, не надо забывать историю».

Д. Кугульдинов напомнил, как пришел в Россию его народ — калмыки: попросил убежища, защищал ее южные границы и сам был защищаем. Хорошо было бы, если б и о других народах историки напомнили — как произошло чье присоединение, прописали бы все честно и объективно, без заведомого соцзаказа, диктующего непременно представить, что все было чинно и благородно. Надо нам это нынче знать.

Конечно, сейчас совсем другое время, но безопасность — это ведь дело такое... Не стоит подходить к нему легкомысленно. Только-только начинаем разгребать горы ракет и танков, и вот уже полная беспечность.

Что касается экономической необходимости... Тут сложнее всего найти возражения. Так и так нищие. Вместе нищие и врозь. Все ж таки теплится надежда, что когда-нибудь воз сдвинется с места, кончится болтовня и начнется дело. Что в конце концов хватит духу оттолкнуться от болотистого трясинного берега и пуститься в плавание в поисках настоящей тверди. Вот тогда-то и понадобится нам единство. Как-никак экономически страна сооружалась как единое целое — в надежде, что этот самый Союз нерушимый будет существовать вечно. Принципы постройки нам со школы известны: специализация и кооперация. И что же теперь? Как узбеки собираются отдельно благоденствовать со своей хлопковой специализацией, а молдаване — с помидорной?..

Нам говорят — особенно настойчиво литовцы говорят, — что экономические связи после отделения останутся нерушимыми. Полно, и сейчас-то, в рамках одной-единой державы, снабженческое дело — верх бестолковости и разгильдяйства. А что же будет, если на снабженческих путях еще воздвигнуть таможенные будки? Следуя велению разума, надо, наверное, все наоборот — сначала отладить, как часы, общий экономический механизм, а уж после, если будет желание, проводить эксперименты по его разборке и разнесению отдельных частей по разным углам, с тем, однако, чтобы он продолжал при этом безостановочно работать.

БЕССПОРНО одно: жажда разделения говорит о неудовлетворенности состоянием нашего Союза. Как говаривал незабвенный классик — чего же мы хотим?

Любимое наше занятие — подражание факиру, заклинателю змей. Мы придумываем какую-нибудь словесную формулу и принимаемся играть на дудочке в детской надежде, что она нам изобразит что-нибудь этакое, чудесное, о чем мы и сами не догадываемся. Надо наполнить понятие «федерация» новым содержанием. Верно, но как влить новое вино в старые мехи?

«Безупречна ли форма федерации? — спрашивала на заседании депутатского клуба К. Халлик. — У меня все больше укрепляется убеждение, что она нежизнеспособна. Государство, отдельные части которого обладают столь большими различиями, в прежней, федеративной форме может удержаться только в условиях тоталитарного режима. Даже авторитарные формы правления уже не могут удержать эту систему».

Что же другое, если не федерация? Дальше по степени ослабления власти центра и усиления роли отдельных частей идут конфедерация, содружество, сообщество... На чем остановиться? Наверное, нет ничего глупее, как ткнуть пальцем во что-то одно и сказать: «Давайте строить это». Мы уже совершили однажды историческую ошибку, наметив постройку социализма по определенным планам и чертежам.

Надо спросить людей, чего они хотят, и посмотреть, куда клонит жизнь. Постараться отслоить здоровые тенденции от безнадежно гнилостных (не следовать же, например, кликушеским призывам соорудить некий симбиоз из сталинского социализма и «самобытной» лапотной Расеи!).

При этом, разумеется, хорошо бы все-таки иметь какой-то конечный ориентир, который виделся бы хотя бы вдалеке, хотя бы в тумане, чтобы не доверяться одному только блужданию в хитроумном лабиринте противоречивой жизни по методу «проб и ошибок». На депутатском клубе называлось несколько таких ориентиров. Первый из них — замрите, идеологические охранители! — это модель США. Андрей Дмитриевич Сахаров, как известно, не однажды обращался к этому примеру и мечтал — в той или иной форме — перенести эту модель на нашу почву. Устройство соблазнительное: разделили страну на равные штаты, предоставили им равные права, оставили центру то, что не мешает жить каждому штату в отдельности, и — все довольны. Конечно, механически перенести эту модель в наши условия невозможно — у нас ведь не штаты, а самостоятельные государства, — не некоторые принципы перенять все-таки, наверное, можно.

Другой возможный ориентир — Югославия. Правда, если два года назад это был пример только лишь привлекательный, сейчас еще — предостерегающий: на опыте Югославии хорошо видно, к чему может привести предоставление отдельным республикам огромных прав без предварительной поломки командно-административной системы.

ОДНАКО большинство участников депутатского клуба наиболее привлекательным ориентиром на будущее назвали модель Европейского экономического сообщества.

Конечно, модель ЕЭС — это ориентир отдаленный. Упаси нас боже торжественно провозглашать, что эта модель будет воздвигнута к такому-то году или что вообще нынешнее поколение советских людей будет жить при... Мы ведь знаем, как надсадно тяжело складывался «Общий рынок» (помните, как злорадствовали мы по этому поводу?). Это при том, что страны «Общего рынка» куда как далеко ушли от нас и по уровню экономики, и по уровню культуры — вообще по уровню цивилизованности.

Особенно ценно, что ЕЭС дает желающим поучиться не только некую структурную модель, но и модель последовательного присоединения к ней государств различной степени развития, в виде так называемых ассоциированных членов или как-то еще. К сожалению, у нас почти нет работ, в которых содержался бы дельный анализ устройства этой организации, ее более чем тридцатилетней истории, зато навалом статей, диссертаций, монографий, набитых «научной» критикой ее: вот, дескать, яркий пример последней стадии загнивания капитализма.

Наконец, что важно, модель ЕЭС способна к эволюции, это не какая-то окостенелая структура. Экономическое сближение входящих в него стран сопровождается, как известно, сближением политическим. В одном из своих выступлений во время недавней поездки по Уралу М. С. Горбачев привел обращенные к нему слова бывшего французского президента Жискар д'Эстена: «Скоро вы будете иметь дело с Федерацией Европы». Что ж, может быть, в таком случае и мы наконец яснее станем представлять, каким содержанием следует наполнить это понятие — «федерация», если все же решим сохранить именно эту форму Союза.

Олег МОРОЗ