(Газета «Советская молодежь» (06.06.1990)) 

Разговор с авторитетным собеседником. 

Маленькая Сретенская церковь в Новой деревне, что стоит вблизи подмосковного города Пушкино. Обычная церквушка, каких тысячи разбросано по российским деревням и селам. Но служит в этом приходе удивительный человек. Протоиерей Александр Мень. Кандидат богословия. Биолог. Писатель. До недавнего времени его имя находилось под негласным запретом.

— Отец Александр, вы родились в 1935-м, пережиты так называемые годы застоя. Ваше отношение к сегодняшнему дню?

— Если говорить только о «религиозной политике», то все это выглядит как чудо. Порой ловлю себя на мысли: проснусь и все окажется по-старому. Казенный атеизм лишь механически подавлял подлинные религиозные стремления в людях. И едва лишь ослабел пресс, как стало ясно, что религия жива. Я уже один раз наблюдал нечто подобное — во время войны и вскоре после нее. Мы, верующие, переживаем наступление новой эпохи как настоящую весну духовной свободы для нас, да и для всех других позитивных сил.

Отношение к Церкви и религии в обществе меняется быстро, почти стремительно. Это ясно чувствуют все верующие. Мы хотим надеяться, что этот процесс будет продолжаться. Люди должны свободно определять свое отношение к Богу, к бессмертию, к Библии и Церкви. Никакое принуждение, в ту или иную сторону — здесь недопустимо. Несвободный человек всегда будет иметь изуродованную психику. Но окончательно это правовое положение будет закреплено лишь в новом законодательстве, которого миллионы верующих и демократически настроенных людей с нетерпением ждут. Не скрою, что затягивание дела вызывает у нас озабоченность и тревогу.

— Каким представляется вам место церкви в нынешних условиях, ее роль в процессе обновления общества? В чем значение церкви в наши дни?

— У Церкви свои собственные духовные задачи, которые нельзя ставить в зависимость от социально-политических процессов. Но Церковь и религия могут немало послужить обществу, в духовном оздоровлении людей, в укреплении нравственных сил. Она поможет углубить любовь к культурному, художественному наследию народов нашей страны, а значит, будет содействовать залечиванию тех ран, которые были нанесены годами нигилизма и беззакония.

— Отец Александр, как пришли к вере вы? Принято считать, во всяком случае так внушали моему поколению, что обращение к. богу всегда результат слабости, внутреннего надлома...

— Я получил христианское воспитание в семье. Но если бы все этим ограничилось, вера была бы для меня лишь дорогой сердцу традицией, вроде воспоминаний о детстве. Каждый воспитанный в религии человек в какой-то момент жизни сам встречает Бога на своем пути и делает выбор. Со мной это произошло в ранние школьные годы.

Разумеется, вера помогает слабым, укрепляет их. Но она вовсе не предназначена играть роль костылей. Достаточно напомнить, что великие церковные деятели, будь то пророк Исайя или апостол Павел, преподобный Сергий Радонежский или Ян Гус, Мать Мария (Кузьмина-Караваева) или Мартин Лютер Кинг, были людьми отнюдь не слабыми. Напротив, их отличали огромная сила духа, смелость и энергия.

— Отец Александр, извините, пожалуйста, за бестактный вопрос — приходилось ли вам страдать за свои убеждения? Идти на компромисс?

— Да, у меня были и трудности, и неприятности. И немало. Но говорить об этом не хочу. Когда меня об этом спрашивают, я всегда отвечаю, что мои духовные наставники десятки лет сидели в тюрьмах и лагерях. В сравнении с этим угрожающие письма, обыски, допросы, выпады в прессе — не такое уж тяжелое испытание. И вообще, в те годы многим доставалось. Я не был исключением — только и всего. На компромиссы мне идти не приходилось. Но за это я благодарю только Бога...

— Отец Александр, ваше имя, как отметил известный богослов Б. Бакулин, у многих на устах, как и имена отца Д. Дудко, отца Г. Якунина, отца Н. Гайнова. Вы писатель, журналист, кинокритик, литературовед. Участвуете в благотворительных концертах... Что подвигает вас на эти хлопоты? Скажите, как все это удается вам сочетать? Многогранность ваших интересов восхищает...

— Священник по своему призванию обязан проповедовать Слово Божие. Если дают возможность делать это в более широком масштабе — имею ли я право отказываться? Впрочем, и в годы застоя я делал то же ,самое, только для меньшего числа, людей.

О чем бы и где бы я ни говорил и ни писал, главная моя тема — одна. И кто ее хочет услышать и почувствовать — поймет. О чем бы ни шла речь: о литературе, философии или кино. А мою многогранность вы преувеличиваете. Я, например, в отличие от некоторых моих собратий, довольно туп в точных науках. Так сказать — прирождённый гуманитарий.

— Во многих цивилизованных странах допускаются пребывание в компартии и религиозные убеждения. Говорят, вера в бога уводит человека в мир иллюзий от реальности, а обещанное нам светлое будущее — не есть ли оно тоже иллюзия?

— Разумеется, можно что угодно превратить в способ убежать от реальности: и искусство, и музыку, и религию, и мечты о светлом будущем. Евангелие призывает нас к действию, к активному служению, а не к мечтам. В православной аскетике сам термин «мечтательность» носит явно негативный смысл. Что касается партии, то любая партия имеет право по-своему решать вопрос о пребывании в ее рядах верующих. С нашей же, религиозной, точки зрения вступление в партию, требующую от членов обязательного атеизма, невозможно, бессмысленно (даже если человек и согласен с ее общественной программой).

— Кризис доверия к партии и увеличение числа верующих — есть ли тут какая-то зависимость?

— Я думаю, что духовные процессы имеют собственные внутренние причины. И нет необходимости ставить их в зависимость от политики. Политика — вещь преходящая, а вера говорит о вечном: о смысле бытия, о бессмертии, о Творце и Его заповедях. Это было и будет актуально всегда.

— Сейчас много говорится о покаянии. По-гречески это слово — «метанойя» означает возвращение, возрождение, перестройку. Верите ли вы, что возможно движение к правде, добру, свету?

— Безусловно, верю. Но не потому, что человек «от природы» якобы добр. А потому, что его дух несет в себе образ и подобие Творца.

Происходящее вполне закономерно. И западное потребительство, и наш материализм составляют угрозу для духа. Мы пожинаем плоды жестокого подавления духовной жизни. Но я верю, что ее семена не погибли и возродятся. Тогда будут и иные плоды. А пока трагический результат — налицо.

— Опыт человечества показывает, что идея морального совершенствования, увы, остается достижимой лишь для одиночек. Может, она действительно малоосуществима в жизни?

— Христианство весьма скептически относится к идее самосовершенствования. Мы верим, что возрастание человека происходит не только благодаря его собственным усилиям, а при помощи Благодати, той силы, которая нам дается свыше.

— Ваше отношение к «Памяти»?

— Я не согласен с Толстым, что патриотизм — зло. Любить свой дом, улицу, город, страну естественно и прекрасно. Но для этого совсем не надо унижать другие страны, культуры или народы. В многонациональном государстве особенно важно учиться уважать друг друга. Любой шовинизм меня отталкивает, глубоко мне неприятен. Тем более что он противоречит основам христианства, заветам Христа и Его апостолов. Я молюсь о том, чтобы патриоты каждого народа нашей страны избегали шовинизма или преодолевали его в себе.

— Какое напутствие вы могли бы дать читателям?

— Я хотел бы, чтобы мы все с честью вышли из сегодняшних кризисов. Но без открытости, терпимости, без развития в себе духовных начал это невозможно. «Ищите, — говорит нам Господь Иисус, — Царства Божия и правды его. И все остальное приложится вам».

Елена КОНСТАНТИНОВА.
АПН.