(Газета «Советская молодежь» (28.06.1990)) 

САМОБЫТНОСТЬ Юрия Шевчука я определяю больше по поэзии, нежели музыке (сам он в песнях называет, по-видимому, «крестных отцов» своей музыкальной культуры — «Битлз», «Пинк Флойд», «Машина времени»), Кроме того, Шевчуку не откажешь в актерском мастерству: концерт «ДДТ» — это импровизация на заданную тему. Шевчук не боится показаться «некрасивым». Он в состоянии лечь на беговую дорожку и под взглядом многотысячного стадиона идиотски ползти по-пластунски, если того хочет песня.

Художник-педагог по образованию, он начинал как люди, которых у нас принято называть бардами. Лучше, по-моему, — автор: сам пишет, сам исполняет. Но публике понятнее — бард. Шевчук тогда и Шевчук сегодня для меня — что зима и лето: горячее время милее.

Я завтра брошу пить, —
Вот удивится свет.
Прочту десяток книг,
И натяну вельвет,
И выдавлю прыщи,
И патлы подстригу,
Тройной одеколон
Для рожи сберегу!..

Это - Шевчук-ранний. Это его песни наполняются реальными людьми из числа рядовых; зачастую дело не идет дальше намеренно низких запросов мелких обывателей.

Та — временная шевчуковская поэзия сильно увязает корешками в поэзию, которая давно приписана к дворовым и тюремным блатникам, которая живуча в армейском фольклоре, которой не чурался Владимир Высоцкий. Ох уж это пристрастие к завершенности определения! А еще Оскар Уайльд заметил; «Определить - значит ограничить». Но, скажем; у Михаила Булгакова витает гофмановская нереальщина, в Булгакове читаем Гоголя... Но Булгаков при этом не перестает оставаться Булгаковым! (Да будет правильно понятна аналогия Шевчук - Булгаков.) Правда, надо сказать, и философия в той шевчуковской поэзии не бьет через край.

Прочь вчерашние сомненья!
Прочь неудачи черных дней!
Только не ищите их
                      в тихом омуте,
И тогда окажетесь сильней!
(«Окажись сильней!».)

Повзрослевший Шевчук затем откажется от этой бессмысленной бравады. Явно беспомощное абстрагирование, неудачная заявка на глобальное мышление, штампы, набившие оскомину:

Не так уж страшно умирать,
Когда вокруг друзья и мать,
Любовь поможет вынести
                                  страданья!

Беспомощные помыслы молодого человека явно хлещут через край... (Не боюсь критиковать раннего Шевчука за худшее, потому что у него позднего достаточно отличного.)

Еще не видно образа мышления, присущего сегодня только Шевчуку. Но уже работает ироническая шевчуковская логика, ум начинает выискивать парадоксы жизни, несоответствия типа: «Как всегда, великие надежды превращались в глупые дела!».

Летчик ведет большой
                                самолет,
Колхозник в поле пшеницу
                                          сажает.
Рабочий за смену три
                              плана дает.
Начальство уже с утра
                              заседает.
А бедный Вася бутылки
                                      сдает,
А мрачный Вася
                  с похмелья страдает,
А хмурый Вася
                  прохожих трясет.
Ему до счастья рубля
                           не хватает!
(«Бедный Вася».)

Уже тогда, в пресловутые времена так называемого застоя, начнется нескрываемая пожизненная конфронтация с «тузами».

Получите по награде,
Эй, друзья, за честный труд!
Не останутся в накладе
Те, кто пенсии дают!
Эй, награды получите
Те, кто слишком честно жил!
Ну, чего же вы молчите? —
Каждый это заслужил...

Когда вослед за «Свиньей на радуге» и «Дустом» объявился альбом «Периферия», Шевчуком заинтересовался башкирский комитет госбезопасности: автор «Периферии» был обвинен в «клевете на советскую деревню».

Чревата наша сторона, царит
                                     покой и сон.
Навоз целуют сапоги.
Кого-то мочат у реки.
Контора пьяных дембелей,
                      за ребра лапая девчат,
О службе матерно кричат
                       и отгоняют кобелей.
Заборы, улицы, дома.
Кино опять не привезли!
Вчера завклуб сошел с ума
                      от безысходнейшей тоски.
Тут трактор пронесся,
                         давя поросят,
В соседней деревне есть кир,
                                     говорят.
Всю ночь не смыкали
                       в правлении глаз:
Пришел нам приказ:
                    «Посадить ананас»...
(«Периферия».)

Официальные власти тогда грудью прикрыли обиженную «советскую деревню».

На сегодняшний день больше всего мне нравится у Шевчука его «Весна»:

Плюс один, минус два.
Почернела зима.
Расцветает январь
Язвой неба. Ха-ха!
С юга ветер приполз,
Неспособный на бег.
Пожирает, дохляк,
Пересоленный снег.
А за ним, как чума.
Весна!..

Обилие нестандартных образов сопоставимо по аналогии с грузной виноградной гроздью набухших соком распираемых ягод. Это же совершенно внове «вспотевшая в целлофане дождей культура», это же еще никто не сумёл — панибратски «выкнуть» Питеру: «Эй, Ленинград! Петербург, neтpoградище! Марсово пастбище, Зимнее кладбище!.. Эй, Ленинград! Вы теплом избалованы! Вы в январе уже перецелованы Жадной весной!».

И уже не впервой слышна шевчуковская тревога — предчувствие гражданской войны. Наше время к тому располагает... А в другой раз поэт будет надрываться:

А я вчера похоронил Христа,
А он, подлец, да помирать
                               не захотел.
Корешок растет живехонек
                                   в земле,
А я — где?..

«Я верю в бога. Меня к этому за шиворот, как слепого котенка, притащило искусство, — говорил Шевчук. — Церковь для меня это не люди. Церковь — это осенний лес. Умирает природа, чтобы вновь родиться. Ты идешь, шуршат листья, небо прозрачное. И ты говоришь с богом. Наверное, чтобы объяснить это, нужно иметь другое зрение. В таком случае может помочь музыка — это шаг к тишине».

Старые идеалы порушены, поруганы. Новые не состоялись. Новые успели состариться, едва явившись свету. Поэтому объяснимо безверие Шевчука в «светлое советское»:

Россия — красавица!
Ты же мрачнее чумы!..
Я знаю народ —
Я все про него прочитал, —
Лишь просвещенья истоки
Способны его изменить!
О-ппа! О-ппа!
Ну, где же, где же ты,
Европа?!
Смотрю задумчиво в окно,
Но заколочено оно...

Восьмидесятые годы породили Шевчука, Гребенщикова. Бутусова. Цоя, Кинчева и других, конечно, не случайно: нашему времени уже не откажешь в революционности, тем более на фоне тухлого болота застоя минувшего.

В этом мире того, что
            хотелось бы нам, — нет!
Но мы верим, что в силах
            его изменить, — да!

Шевчук скорее выдающийся нигилист, чем реформатор.

Сегодня уже похоже, что Юрий Шевчук наконец «определился», состоялся. Остается ждать новых шевчуковских «весен».

Я получил эту роль —
Мне выпал счастливый билет.

Сергей ШАПРАН.
Фото автора.