(Газета «Советская молодежь» (18.07.1990)) 

На вопросы журналистов Леонида ЗАГАЛЬСКОГО и Олега МОРОЗА отвечает бывший генерал-майор КГБ Олег КАЛУГИН. 

О. М.: Итак, вас лишили воинского звания и всех наград. Как вы оцениваете это решение?

О. К.: Я считаю его несправедливым, жестоким. Насколько я понимаю, оно к тому же и незаконно, поскольку принято произвольным образом, без следствия, суда, без предоставления мне возможности изложить свои аргументы, как-то себя защитить. То есть фактически меня лишили звания и наград за выступления в прессе. Я не совершил никакого действия, которое можно было бы квалифицировать как государственное преступление.

О. М.: Наверное, можно представить, что вы разгласили какую-то государственную или служебную тайну. Взять хоть бы ту инструкцию ЦК КПСС, согласно которой ни один правоохранительный орган не имеет права хранить какую-либо негативную информацию о номенклатурных лицах в партийных и советских органах — такая информация подлежит немедленному уничтожению. Вы упомянули об этой инструкции несколько раз, а она наверняка сугубо закрытая.

О. К.: Да, она совершенно секретная. Формально я не имел права о ней рассказывать. Но я считаю: есть законы и законы. С одной стороны, есть моральные нормы и государственные законы, которые должны опираться на эти нормы. А с другой — есть законы ведомства, законы службы и наконец законы мафии, если хотите. В данном случае я разгласил секретный документ, который, на мой взгляд, аморален и противозаконен. Он противоречит Конституции. Я знаю настоящие государственные секреты, и я их никогда не разглашу. Но когда, речь идет об интересах какой-то группы, ведомства, мафии, тут я считаю себя свободным.

О. М.: Вероятно, вместе с вами понесли наказание сотрудники Главлита, допустившие разглашение столь важной государственной тайны, наносящее невосполнимый урон номенклатурному жулью?

О. К.: Мне об этом ничего не известно.

Л. З.: Как все это будет выглядеть технически — что, к вам приедут какие-то чиновники и потребуют, чтобы вы вернули ордена?

О. К.: Ну, этого я не знаю...

О. М.: Никакого предварительного разбирательства ваших прегрешений не было?

О. К.: Абсолютно никакого.

О. М.: О том, что вас лишили звания и наград, вы узнали из газет?

О. К.: Я узнал это по Би-би-си. Это было на даче в субботу.

О. М.: Слушаете, значит, вражьи голоса?

О. К.: Есть такой грех. Правда, если быть точным, накануне мне позвонили из КГБ — впервые с тех пор, как я ушел в отставку, и предложили приехать в Комитет. Не исключаю, что именно тогда мне хотели объявить о санкциях. Но я сказал, что не хочу иметь никаких дел с нынешним руководством КГБ, которое публично меня оскорбило в «Правде», что единственный способ доставить меня туда — это силой, добровольно я там никогда не появлюсь.

О. М.: Наш разговор сейчас прослушивается? (Мы беседуем в квартире О. Д. Калугина. — Авт.)

О. К.: В этой комнате? Сомневаюсь. Это сложная операция — установка микрофонов. Требуется согласие соседей. Все не так просто. Надо сверлить кое-что.

Л. З.: А телефон ваш, как вы считаете, слушают?

О. К.: Не только считаю, а знаю это достоверно. Потому что стоит мне только позвонить кому-то, особенно из сотрудников КГБ, бывших или нынешних, или им позвонить мне, как буквально через 2—3 часа следует упредительный звонок тому человеку, с кем я разговаривал, что-то в таком роде: «Вы ведь знаете Олега Даниловича... Имейте в виду, что с ним надо обращаться очень осторожно...». То есть предпринимается попытка запугать, предостеречь.

О. М.: Стало быть, вас взяли «под колпак». Как вы себя чувствуете под ним?

О. К.: Нормально. Мне не раз приходилось бывать «под колпаком». Когда работал в Америке, например. Только там был чужой «колпак».

О. М.: У нас не было упреждающих звонков. После того, как мы с вами договорились о встрече.

О. К.: К журналистам это не относится — они предупреждают сотрудников. Больше всего они боятся, что моему примеру последуют другие. В этом я вижу причину и столь поспешной карательной акции против меня.

Л. З.: Какую пенсию вы получали?

О. К.: 350 рублей.

Л. З.: И льготы у вас были какие-то?

О. К.: Льготы На занятие площади большей, чем обычно полошено, на 20 квадратных метров. Кроме того, всем военнослужащим, КГБ по крайней мере, предоставляется 50-процентная скидка на оплату квартиры. Это независимо от должности.

Л. З.: Госдача?

О. К.: Госдача у меня была, когда я работал в аппарате Комитета. После ухода в резерв я ее сдал. Медобслуживание прекрасное было, спецобслуживание для генералитета — специальная секция поликлиники и больницы КГБ. Такие учреждения есть во всех крупных городах, в столицах союзных республик. Продуктовые заказы... Выездная торговля... Конечно, это все не высший класс. Это вам не Управление делами ЦК или МГК.

Л. З.: Так сейчас вас этого всего лишают?

О. К.: Разумеется.

Л. З.: А пенсия?

О. К.: Пенсия генеральской не будет. Не знаю, будет ли солдатская. Как вы знаете, в свое время Петра Григоренко разжаловали из генерала в солдаты и назначили солдатскую пенсию — 12 рублей. Меня не разжаловали, а лишили воинского звания. Вроде бы есть юридическое различие; но какое, я пока не знаю.

О. М.: Вы собираетесь протестовать?

О. К.: Да, конечно. Я собираюсь посоветоваться с юристом. Кроме того, свою помощь мне предлагают народные депутаты.

О. М.: В одном из своих интервью вы сказали, что ожидаете мстительной реакции КГБ на ваши разоблачения, но предполагаете, что эта реакция все-таки будет иметь цивилизованные формы. Вы примерно такую реакцию ожидали?

О. К.: Нет, такой реакции я не ожидал. Мне казалось, что с этим уже покончено — это все в прошлом. В нaши, горбачевские, времена это уже невозможно: как-никак мы кое-чего добились за пять лет, страна получила отдушину и может выговориться. Но, как оказалось, есть пределы гласности и есть закрытые зоны.

О. М.: Вы еще попали, мне кажется, под реакционную волну, поднятую российским партийным съездом.

О. К.: Да, это второй момент. Я думаю, что решение Президента о санкциях против меня было в значительной мере продиктовано желанием не раздражать правоконсервативные круги, которые в критике армии и КГБ видят один из главных признаков развала государства и всей системы.

Л. З.: Вы считаете, что Горбачев не мог проявить твердость?

О. К.: А зачем он будет ссориться с Крючковым? Ему не хватает еще с этой стороны противников.

О. М: Вслед за Ельциным, Гдляном, Ивановым вы стали одним из мучеников перестройки. Но тех защитил народ. А станет ли он защищать вас? Мне кажется, прибегая к столь поспешным и неадекватным репрессивным мерам, среди прочего надеялись, что сотрудника КГБ, каким бы он ни был, народ защищать не будет — столь велика у людей ненависть к этому органу.

О. К.: Я допускаю, что такой расчет был. Не знаю, верен ли он. В эти дни я ощущаю поддержку людей. Они склонны относиться ко мне просто как к несправедливо наказанному человеку, нежели как к бывшему сотруднику некоего ведомства. Я получаю телеграммы от многих людей, которых я в глаза не видел, не знаю даже, где они мой адрес достали. В них слова сочувствия, ободрения. Думаю, негативное отношение к КГБ после этих акций только усилится. Знаю, что будут соответствующие запросы в Верховных Советах — союзном и российском.

О. М.: Как вы предполагаете зарабатывать себе на жизнь, лишившись пенсии?

О. К.: Заработаю. Силы у меня пока есть — мне ведь только 55 лет. Сейчас вот уже три месяца я работаю консультантом Ассоциации развития информационных технологий. Она создана в рамках Академии наук. Председатель ее попечительского совета — Велихов. Платят они мне 600 рублей. Жить, как вы понимаете, можно.

О. М.: Не уверен, что после президентского указа Велихов не захочет от вас освободиться. По-моему, не такой это человек, чтобы горой за вас стоять.

О. К.: Допускаю, что они могут испугаться, попросить меня не создавать для них дополнительных трудностей своим присутствием.

О. М.: Ходят слухи, что вы — зять Устинова. Так ли это?

О. К.: Эти слухи сильно преувеличены. Моя жена — дочь бывшего начальника ленинградского филиала Военно-политической академии имени Ленина полковника Иванова. Мы с ней знакомы с восьмого класса, тридцать семь лет уже женаты.

О. М.: Многие, особенно в среде интеллигенции, живут в опасении заговора и переворота, нацеленного против демократии. Насколько велика такая опасность? Возможен ли, на ваш взгляд, заговор-сговор против Горбачева, наподобие того, какой был организован в октябре 1964-го против Хрущева и в котором, как известно, активную роль сыграл тогдашний председатель КГБ Семичастный?

О. К.: Теоретически возможен. Но практически, зная нынешнее руководство Комитета, в частности Крючкова, я оцениваю такую возможность как не очень большую. По своему, характеру Крючков — это, если можно так выразиться, помощник. Он всю жизнь был помощником кого-либо. Прежде всего Андропова. Будучи начальником канцелярии КГБ, он в основном имел дело с бумагами; решения не принимал. Потом он стал начальником разведки. И его считали помощником председателя по разведке: самостоятельные решения от него опять-таки не исходили. Помнится, приходишь к нему с каким-то делом — он тут же хватается за трубку прямой связи с Андроповым: «Юрий Владимирович, вот такая ситуация... Как вы думаете? Что нам делать?», Андропов объясняет ему, что делать, а он со спокойной душой передает это мне. Вот такой стиль, такая психология, которые сохранились, у него и на председательском посту.

Он будет с сильным человеком, с тем, у кого реальная власть. Сегодня он может быть с Горбачевым, а завтра — с другим, если почувствует, что этот другой сильнее.

Л. З.: А с кем будет КГБ?

О. К.: С одной стороны, конечно, — с кем будет Крючков. А с другой... В КГБ сейчас очень сильны критические настроения, и в отношении руководства страны, и в отношении руководства Комитета. Еще месяц назад они не были такими сильными.

О. М.: Критические настроения — слева или справа?

О. К.: Слева. Молодые сотрудники — под молодыми я подразумеваю людей, лет до сорока — считают, что в КГБ нужны глубокие реформы, что он должен быть другой организацией, нежели был до сих пор. Правда, более пожилые придерживаются в основном более консервативных взглядов.

О. М.: А если заговор созреет где-то вне КГБ? Скажем, в армии. Ориентирован ли КГБ на предотвращение таких попыток?

О. К.: Нет. Конечно, КГБ работает и в армии, но такие задачи перед ним никогда не ставились. Разумеется, если кто-то стукнёт, что где-то что-то готовится, КГБ мимо этого не пройдёт, но специально он на это никем не нацеливается.

О. М.: И все же как вы считаете, могут ли люди, встречаясь на футболе, на охоте, как тогда, в 1964-м, выносить какой-то коллективный замысел?

О. К.: Допускаю, что могут. В сущности, тот же генерал Макашов, выступая на российском партсъезде, выболтал позицию и многих высокопоставленных военных, и многих в руководстве КГБ.

О. М.: Это ведь страшно.

О. К.: Страшно. Поэтому «Известия» и написали, что этот генерал должен подать в отставку. А если не подаст — его должен освободить Президент.

О. М.: Вместо этого он лишил звания вас.

О. К.: Мне кажется, народ воспринимает это однозначно: Президент боится армии и КГБ.

О. М.: Одна из серьезных задач, стоящих нынче перед КГБ, насколько понимаю, — борьба с организованной преступностью. Между тем об особенных успехах здесь что-то не слышно. Появляются время от времени отдельные сообщения о поимке малочисленных групп бандитов-вымогателей, главным образом по обращению населения, кооператоров, но и только. А ведь все говорит о том, что в стране существуют мощные преступные группировки, в том числе спаявшиеся с властью. Разве борьба с ними не должна быть сферой деятельности КГБ? Сейчас же не очень ясны не только масштабы этой деятельности, но и вообще насколько всерьез КГБ воспринимает эту задачу, в каких случаях подключается к ее решению, какой объем работы вычленяет для себя...

О. К.: В КГБ создано подразделение по борьбе с организованной преступностью. Сделано это было в прошлом году. К сожалению, эти подразделения во многом беспомощны, потому что они не знают «материи», Все-таки такими делами лучше было бы заниматься милиции, у нее больше опыта, знания определенного контингента. Я знаю, что многие сотрудники Комитета не хотят заниматься этим делом, они считают, что борьба с организованной преступностью — дело МВД. Поэтому я не вижу никаких серьезных результатов. Все везде говорят о мафии, теневой экономике, о скрытых миллионах, однако никаких реальных доказательств не видно. Посмотрите, все национальные беспорядки сопровождались декларациями о том, что кто-то стоит за спиной смутьянов, Но ведь ни одного факта! Назовите фамилию, призовите этого человека к суду, если у вас есть доказательства, — это прямая работа КГБ. Но ведь нету ничего!

О. М.: Меняются ли сейчас хоть в какой-то мере функции КГБ внутри страны? Читатели в своих письмах нередко выражают беспокойство: продолжается ли прежняя практика прослушивания телефонных разговоров, перлюстрации почты, составления досье?.. Как и каким образом используются сведения, полученные таким путем? Могут ли они быть использованы в суде, при исключении человека из партии и т. д.?

О. К.: Все эти средства используются в полной мере, так же как их использовали и в прошлые годы. Однако при существующей судебной практике все таким образом собранные материалы должны быть легализованы.. Ну, например, в письме вы сообщаете кому-то новость или предложение, которое, по мнению КГБ, носит предосудительный характер и может служить уликой. Но нельзя же сказать: мы перехватили письмо. Нужно ситуацию легализовать. Так что письма обычно «теряет» почта, то есть разрабатывается целая система действий, с помощью которой выводится из поля внимания главное действующее лицо. То же самое и с подслушиванием разговоров. Их содержание может быть передано кому-то из агентов КГБ. Агент проводит проверочную беседу, не показывая, что точку зрения собеседника он уже знает.: Человек, как правило, высказывает такое же или близкое к такому жё мнение, а дальше — все просто.

Л. З.: Но как это можно подтвердить, если беседа проходила с глазу на глаз?

О. К.: Суду, как правило, достаточно трех свидетелей, У КГБ же достаточно аппарата, чтобы организовать соответствующую документацию. Вообще же это процесс «творческий», требующий определенной изобретательности, чтобы все выглядело законно.

О. М.: Длительное время в стране действуют организации и группировки фашистского толка. В последние недели они активизировались. Например, в январе — феврале широко распространялись слухи о готовящихся еврейских погромах. «Это все слухи. Нам ничего неизвестно. Если что узнаете, сообщите нам», — говорят работники КГБ (своими ушами слышал передачу по радио 9 февраля).

Слухи... Разговоры... Нечто нематериальное. Но нет, есть же и кое-что осязаемое — многие подали заявление на выезд, другие вот- вот подадут. Выезжают, как правило, люди высококвалифицированные — без профессии, без квалификации «там» делать нечего. Наносится невосполнимый ущерб государству. Короче, налицо широкомасштабная диверсия (не говоря уже о собственно поругании человеческих прав). Где же КГБ?

О. К.: Это серьезная проблема. К сожалению, ни руководство страны, ни КГБ как составной его элемент ничего не смогли сделать серьезного, чтобы предотвратить утечку мозгов. Казалось бы, существует огромное количество способов развеять страх. Хотя бы через те же средства массовой информации донести до каждого гражданина, что любой случай национального ущемления будет безжалостно караться. Ведь есть же закон, и его работу можно было уже сто раз продемонстрировать на реальных делах. Взять тот же скандал в ЦДЛ. Как он расследуется! Это же тя-го-мо-ти-на. Можно, я уверен, людей по-человечески успокоить, и, конечно, все подкрепить законодательными мерами. Но ведь этого не делается!

О. М.: Как в КГБ относятся к обществу «Память»?

О. К.: «Память» не представляет опасности для власти. Левые для власти гораздо опаснее. Конечно, и в «Памяти» есть «свои» люди. Но там все в порядке: ведутся контроль и наблюдение. Кроме того, «свои» люди, зная, чьей поддержкой и покровительством они пользуются, могут и выйти за рамки инструкций. И их за это никто не осудит.

О. М.: Выступая на февральском пленуме ЦК КПСС, В. А. Крючков сказал, что, может быть, стоит не так быстро вести перестройку: «...Не стоит ли нам сделать более основательную оценку того, на какой точке развития мы находимся? Может быть, даже в чем-то остановиться и во всяком случае лучше просчитывать шаги вперед». И дальше следовала фраза: «Перестройка нам нужна», которая читается как «Конечно, перестройка нам нужна, но...». Не означает ли это, что КГБ с трудом находит свое место в нынешнем времени (я сравнил бы его с прохождением плотогонов через пороги)?

О. К.: Это именно так. Я вам скажу более того: сегодняшнее руководство КГБ, за небольшим исключением, несет полную ответственность за несправедливости, если хотите — за преступления по отношению к нашему обществу, к нашему народу, учиненные в семидесятых — начале восьмидесятых годов. Все эти руководители на месте. Лишь один из них ушел недавно заместителем Генерального прокурора — Иван Павлович Абрамов. Щуку бросили в реку. Это человек, который организовывал все гонения на диссидентов, на деятелей культуры, начиная от Солженицына, Тарковского, Любимова, Аксенова и кончая тысячами других, более скромными и менее заметными. У всех у них психология брежневской школы, а может быть, и сталинской. Ностальгия по тем временам — это их органическое состояние, это их образ мышления, жизни. Как они могут говорить о перестройке всерьез?

О. М.: Полагаю, вы не станете возражать, что в народе широко распространена ненависть к КГБ, перемешанная со страхом. Как вы полагаете, что следует сделать с этой организацией, чтобы изменить такое отношение — перестроить, разделить на две организации, по типу ЦРУ и ФБР, сократить, переориентировать, вовсе ликвидировать? Это что касается организационной стороны дела. Но есть еще нравственная. Не кажется ли вам, что КГБ должен покаяться — дать публичную оценку и преступлениям своих предшественников в сталинские времена, и собственной недавней деятельности при Брежневе?

О. К.: Я начну с конца: действительно, сначала требуются покаяние и очищение. И уж от этого зависит, будет ли прощение. Прощение народа. А пока нет ни покаяния, ни очищения — какое может быть прощение? Отношение народа к КГБ остается таким, каким оно было многие годы.

Что касается реформ, я считаю, что КГБ должен быть полностью деполитизирован — в том смысле, что он не должен быть инструментом партии и руководства страны. Он должен быть во всем уравнен с другими правоохранительными органами — с милицией, прокуратурой и т. д. Не иметь никаких привилегий. Далее я считаю, что надо лишить КГБ многих властных, функций, которые делают его политически опасным. Что для этого нужно? Во-первых, разведку я бы выделил, я бы отдал ее под начало Президенту. Это самостоятельный орган, он не замешан ни в каких внутренних сомнительных делах. Во-вторых, я сократил бы органы минимум в два раза. Сегодня их численность намного превышает довоенную...

О. М.: То есть численность того самого НКВД, который осуществил эти чудовищные репрессии...

О. К.: ...Ну конечно. Казалось бы, мы ушли от того времени так далеко — для чего такой аппарат? Это ведь ни в какие ворота не лезет! В-третьих, надо полностью ликвидировать систему политического сыска. Доносительство по политическим мотивам, по мотивам инакомыслия — то, что до сих пор существует, — это надо полностью ликвидировать. Это аморально. Я не против того, чтобы были помощники, агенты — ни одна полицейская организация без этого не обходится, — но все это должно определяться законами, твердо установленными нормами. Допустимо их использовать в разведывательной деятельности, в борьбе с организованной преступностью, со шпионажем... То есть там, где действительно обеспечивается государственная безопасность. Там же, где речь идет о политических противниках, там это должно быть раз и навсегда запрещено. Далее, я полностью вывел бы из КГБ следственный аппарат. Не должно быть отдельного следствия в милиции, прокуратуре, КГБ — должно быть единое следствие. Еще один аспект — погранвойска. Почему бы не объединить их с таможней — сделать главное управление таможенно-пограничного контроля? И зачем нам в будущем общеевропейском доме эти сотни тысяч людей в зеленых фуражках, которые и в горах, и в лесах, и во льдах? Что они охраняют? Ведь шпионы не идут сейчас ни через Берингов пролив, ни с Северного полюса... Ни через южные границы. Идут кочевники, какие-нибудь заблудившиеся забулдыги... А в основном бегут советские граждане. Так что погранвойска фактически существуют не для предотвращения внешней угрозы, а чтобы предотвратить побеги наших соотечественников. Мне же известны цифры переходов туда и оттуда. Что еще? Необходимо ликвидировать институты, которые занимаются подготовкой и распространением дезинформации внутри страны и за границей. Это опасное дело. В условиях сталинизма оно процветало и сохраняется до сих пор. Наконец, еще один момент: КГБ располагает потенциалом средств, которые в состоянии наносить ущерб здоровью людей и их жизни. Этот потенциал также был создан при Сталине и по-прежнему существует в полном объеме. Зачем он существует? Для каких целей? Для убийств политических противников?

О. М.: Реально эти средства используются?

О. К.: В последние года два-три мне такие случаи не известны, но до этого они были. Это и психотропные и иные средства, способные вывести человека из строя, сделать его калекой. И, если надо, вообще убрать. Далее. Вопрос об архивах. Я бы немедленно раскрыл все архивы по 1954 год включительно — ежовско-бериевско-сталинские архивы отдал бы историкам, пусть они во всем разберутся. Более свежие архивы, я считаю, тоже надо раскрывать, пускай пoстепенно, выборочно.

Л. З.: В «Аргументах и фактах» недавно были напечатаны вопросы читателей и ответы пресс-центра КГБ. Среди прочих ответов было утверждение, что нештатным осведомителям не платят, нет такой статьи расходов, только помогают иногда допустим, получить квартиру, купить машину и т. д. Так ли это?

О. К.: Это ерунда. Будучи первым заместителем начальника ленинградского управления КГБ, я сам подписывал финансовые ведомости, в которых оплачивались услуги, оказанные этими людьми. Другое дело, что это сравнительно небольшие суммы, по двадцатке-тридцатке в месяц. Это одним. Другим плата нерегулярная допустим, раз в квартал. Но оплата существует. А что касается помощи — это в самом деле обязательно. Получить квартиру, достать путевку... Такая вот материальная заинтересованность.

Л. З.: Считается, что чуть ли не все валютные проститутки находятся на службе КГБ...

О. К.: Нет, это не так. КГБ редко прибегает к услугам проституток. Чаще используются женщины более высокого уровня, которых «подставляют» под кого-то — допустим, под посла или военного атташе. А проститутки скорее тяготеют к милиции, а не к КГБ.

О. М.: Будучи в Литве, я не раз слышал, что в эту республику засылаются какие-то группы для организации провокаций, беспорядков, возбуждения у людей чувства неуверенности и т. д. Есть ли у этих слухов основания? Какие задачи ставятся перед КГБ в отношении Литвы, других республик, где назревают или происходят какие-то нежелательные события? Почему, как полагаете, не были предотвращены кровавые события в Закавказье, Средней Азии?

О. К.: В отношении Литвы я ничего не могу сказать, поскольку во время литовских событий я уже был в отставке. Но я могу сказать о подходе к такого рода ситуациям в целом. Во-первых, КГБ никогда не был ориентирован на работу в таких ситуациях. Во-вторых, надо учитывать своеобразную позицию комитетов госбезопасности национальных республик: многие из них, особенно там, где сильны народные фронты, солидаризировались с руководителями этих организаций, будь то Прибалтика, Азербайджан или некоторые другие республики. По этой причине КГБ СССР направило очень крупные группы сотрудников центрального аппарата — сотни людей — во все основные горячие точки республик. Однако их роль совершенно не соответствует характеру происходящих событий — они просто беспомощны. Представьте себе: группа русских приехала, допустим, в Азербайджан. Основной костяк местного комитета — азербайджанцы. Они работают с населением, они знают нравы, обычаи, не говоря уже о языке. Приезжие неминуемо оказываются в изоляции. Их работа совершенно неэффективна. Они попросту изнывают от безделья.

Обеспечение безопасности путем массированной засылки персонала — это типично советская система. Не умом, а числом. Отправить людей и отрапортовать ЦК: «Мы приняли меры!» — «Ах, приняли меры? Прекрасно». Все успокоились. Или зайдите в здание КГБ в период кризисных ситуаций. Допустим, тбилисских, бакинских событий. Весь Комитет ночует в своих кабинетах. Спят на диванах, на раскладушках. Зачем это делается? Как будто от этого будет легче в Баку, или в Сумгаите, или в Фергане... Просто неумение организовать работу, которая требует оперативной грамотности, смелости в принятии решений. И, если хотите, некомпетентность наших партийных руководителей, для которых принятие мер — это какие- то массовые действия, клич, декларация... А здесь же нужен умный подход, особенно при решении национальных вопросов, в деле предотвращения кровопролитий. Надо находить какие-то силы, на которые можно опереться, сплачивать их, противопоставлять экстремистам, изолировать экстремистов. Ведь КГБ обладает всем необходимым — властью, людьми, техникой. Ничего подобного не произошло. Они совершенно не справляются с внутриполитическим положением. Вот когда надо кого-нибудь по носу щелкнуть — Калугина или кого-то еще — это они очень быстро делают.

ИМА-пресс.