(Журнал «Парус» №2/1990) 

Субъективные заметки неоднократного чемпиона мира, Олимпийских игр, СССР, заслуженного мастера спорта, защитника команды НХЛ «Нью-Джерси дэвилз» о хоккее и не только о нем.

Смерть брата.

Виноват — не виноват...

Я был за рулем. И самого близкого человека не стало.

Просто авария. И дождь, ливень был жуткий. Около полуночи. Трезвый был совершенно...

...Дорожное происшествие.

Со всяким может случиться...

Не хотел играть. Не мог.

Жизнь остановилась.

Невыносимо.

Приходишь в раздевалку: здесь Толик сидел, здесь душ принимал, здесь коньки точил... А дома – еще хуже.

Разница у нас была почти десять лет. Он был талантливый, одаренный парень. Сравнивая его с собой, я понимал, что он лучше меня. Некоторые считают: «Если ошибок не делаешь, то не растешь». Но мне казалось, пусть лучше он не будет повторять моих промахов. Требователен был сверх меры к нему. Видел в нем хоккеиста. И все задатки в нем были, все данные. Он лучше меня был. Лучше.

Месяц ничего вокруг не воспринимал. Все делал машинально, автоматически, как робот. Боялся остановиться. Боялся оставаться один, а видеть никого не хотелось. Каждый вечер сидел с матерью и отцом.

...Не знаю, стечение обстоятельств или нет, в общем, в ту тяжелую для меня минуту все ребята, все мои партнеры по звену оказались рядом. Леша, кажется, прилетел из Ялты. Не то чтобы на помощь спешили. Как тут поможешь?.. Каждый пришел поддержать, посидеть, помолчать. И Гена Цыганков пришел. И Владик Третьяк. Это же не просто, какая-то закономерность все же существует. Жизнь – такая штука: как бы она ни бросала, а в итоге получается, что истинные друзья в трудную минуту рядом с тобой.

Не обращал тогда внимания на шепоток, просто не слышал его. Как глухонемой был. Потом как-то непроизвольно все острей и чаще появлялись вопросы, которые опять-таки никто прямо мне не задавал. Вправе ли оставаться капитаном? Капитаном ЦСКА? Капитаном сборной?

Я не оправдываюсь. Ситуация непредвиденная, аварийная. Уж больше, чем я сам себя казнил, никто не смог бы.

А потом началось. Не исключаю, что и я неправильно делал что-то. Но чувствовал: что-то не то. Контакт с тренером оставлял, мягко говоря, желать лучшего. Это все без слов происходило, но человеку же не обязательно тыкать на его недочеты, он и сам в состоянии чувствовать недовольство со стороны. Это не могло длиться долго. Как резиновый шар, который накачивают воздухом, накачивают, и он начинает трещать по швам, лопается в конце концов с треском.

В тот день был обыкновенный предсезонный матч, если не ошибаюсь, с рижским «Динамо». На нашем тренировочном катке было десятка три зрителей, да и те в основном сотрудники цеэсковского клуба. И в газетах о таких играх – ни полстрочки.

Уж и не припомню, что за игровой момент был. Ничего, значит, особенного. И вдруг – ни вдохнуть, ни выдохнуть. Боль страшная. Оказалось: ребро за ребро у меня зашло, сместилось как-то; видимо, неловкое движение сделал. Играть, естественно, я не мог. Игра продолжалась, а я глотал воздух с пронзительной болью пополам.

Спазм не отпускал, где-то в подсознании мелькнуло: через две недели официальные игры, Кубок европейских чемпионов скоро.

Доковылял до телефона. Непонятно как вспомнил без записной книжки номер знакомого врача-экстрасенса. Сбивчиво объяснил ситуацию. Что делать? Врач говорит: «Если можешь, сейчас приезжай. Я тебе сразу боль сниму. Постараюсь». И дважды повторила: «Чем быстрей, тем лучше!» Меня подгонять не надо, дышать-то ведь по-прежнему толком не могу. Мигом в машину. Еще прикинул, что успею, что еще вернусь на площадку.

И не успел.

Игра закончилась, а меня нет.

Услышал в свой адрес от «старшего»: «Такая битва была! Капитан должен с командой быть, а ты уехал неизвестно куда!»

Вот так. Я, конечно, был не прав, что уехал и не сказал об этом. Это не обсуждается. Но я хотел сделать, как лучше, хотел поскорей в строй вернуться, хотел дышать нормально, боль снять, наконец. Все так неожиданно произошло. Да и не думал, что опоздаю к концу встречи. Это с моей колокольни. А с позиции любого руководителя – действительно, покинул команду, которая держала очень важный бой. Ну, положим, насчет важности «старший» преувеличил. Вот и рассуди, кто прав и кто виноват... Разве лучше было бы, если б я надолго вышел из строя?

Обстановка вокруг моего капитанства стала откровенно накаленной.

А тут еще по закону подлости – одно к одному – новый инцидент.

На тренировке мы выполняли упражнение. Шайба вбрасывается в угол, нападающий «садится» на защитника, мешает ему выйти из зоны и пытается отнять шайбу, забить гол. Такое силовое упражнение, приближенное к игровой обстановке. Коля Дроздецкий был еще в составе, с ним работали в паре.

Едва я подобрал шайбу, как подкатился ко мне Коля. Я прикрыл шайбу корпусом, вроде стал уходить от опеки, но в борьбе получилось так, что он поставил мне подножку. Меня развернуло, стал терять равновесие и, совершенно случайно, получилась отмашка: клюшкой угодил ему в незащищенное место. Травма.

Срочно созвали собрание.

Я извинился перед Колей, перед всеми: «Ребята, честное слово, не нарочно».

В воздухе повис вопрос: может ли быть капитаном такой человек?

Первым встал Игорь Ларионов. Да, Игорь, потом Серега Макаров, Леха, Крут. Ну, и потом Хомутов, Быков, Стариков, еще Стельнов. По звеньям и по поколениям получилось. Не скажу, что приятного много услышал. Но главное – главное – те, с кем столько лет бок о бок шел по хоккейной жизни, дали понять, что я был на своем месте. На своем.

Но решение все-таки было за тренерами. Однако после услышанного любое решение было бы для меня не то чтобы безразлично, а не так уж и важно.

Тихонов встал: «Что ж, предлагайте кандидатуры».

Кандидатур не было. Просто не было.

Стало быть, вопрос исчерпан.

Как оказалось, это были не последние мои выборы.

В каких только городах мне ни доводилось играть. И везде горячее боление за своих и в то же время – неподдельный интерес к гостям, к ЦСКА и цеэсковцам.

А вот про Киев я бы такое не сказал. Не то чтобы доходило на наших матчах с «Соколом» до явно хулиганских выходок, матчи не бывали под угрозой срыва, но в обстановке чувствовал я какую-то наэлектризованность со знаком минус – вот, мол, москвичи пожаловали... Может, только хоккея это касалось: ни от футболистов, ни от баскетболистов ЦСКА я подобного про киевлян не слыхивал.

В Киеве со мной и произошла эта история.

Опуская малосущественные детали, восстановлю по порядку события того злополучного вечера.

Назавтра предстоял матч с «Соколом». А пока что был у нас с Лешей Касатоновым свободный вечер. Часов в семь за нами заехал Бес – Володя Бессонов, и мы с Лешей до отбоя гостевали: чай с фирменным тортом «Киевский», пересуды о нашем хоккейно-футбольном житье-бытье. Жена Володина хозяйничала, было уютно и весело, тон, как всегда, задавал Демьян – Толя Демьяненко. В пол-одиннадцатого уехали в гостиницу, чтобы вовремя успеть к отбою.

Успели. Тут раздался телефонный звонок. Знакомый, киевлянин, просил передать небольшую посылочку в Москву: «Это, – говорит, – детям Харламова. Если не возражаешь, я прямо к гостинице подскочу». Как тут откажешь? «Хорошо, я спущусь. В полдвенадцатого встречаемся».

Вышел я на улицу. Минут пять подождал, смотрю – нет знакомца. Дай, думаю, звякну ему, узнаю, выехал ли.

Там рядом с гостиницей небольшая автостоянка, в сторожке у входа, знал я, должен быть телефон. Подошел. Через окошко увидел девушку, обратился к ней: «Извините, я хотел бы позвонить. Буквально секундочку. Мне узнать, выехал человек или нет». И слышу мужской голос откуда-то из глубины: «Звони из гостиницы. Здесь тебе не переговорный пункт». Я объяснил, что в спортивном костюме, нет даже мелочи. Ну, он что-то покрепче уже, вроде «Проваливай!» или «Ходят тут всякие».

Вот так, на пустом месте, началось. В принципе, такого хамства у нас на каждом шагу навалом, многие попривыкли, я тоже стараюсь по пустякам не заводиться, но тут чего-то не выдержал.

Сказал в сторону окошка: «Покажись хоть». А он: «Это можно». Выходит, открывает багажник ближайших оранжевых «Жигулей» и достает нож. Тесак настоящий...

Дальше все происходило: будто по заготовленному сценарию. Подходит милиционер. А тип этот не прячет нож! Спокойненько держит его перед моим носом.

Милиционер спрашивает: «В чем дело?»

Я объясняю: мол, так и так, человек с ножом, не шутки же это, сейчас возьмет и бросится на меня...

Реакции никакой. Я уже в лоб спрашиваю: «Товарищ милиционер, вы нож-то видите?»

А он, не моргнув глазом: «Я никакого ножа не вижу».

Я возмутился: что у вас тут, говорю, мафия, что ли?!

Ну, а им только этого и надо было: ага, оскорбляешь при исполнении?!

Тут, как по заказу, дежурный «газик» проезжал. Скрутили меня и бросили в машину.

Избили крепко.

У меня истерика началась. Меня в детстве отец пальцем не тронул. Вообще никогда такого в жизни не было.

Бросили в коридоре, по-моему. Я уж точно не помню. Приходит майор. Я прохрипел: «Вы меня развяжите, в конце-то концов. Я такой же майор, как и вы!». Катался по полу и просил: «Или тренеров вызовите, или в комендатуру отвезите. Вы ж меня здесь убить можете...»

Я уже был в таком состоянии, что выражения не выбирал...

Почему про комендатуру говорил? Да они вообще не имели права задерживать меня – военного, офицера. Могли только доставить в городскую комендатуру. И больше – ничего.

Я такого унижения в жизни не испытывал. Врагу не пожелаю.

Со мной обращались, как с заклятым пьяницей, устроившим жуткий дебош в общественном месте. Ни дебоша не было, ни пьянства. Экспертизы в милиции не сделали, а «док» наш, Игорь Силин, подтвердил потом, что, делая обход перед отбоем, заходил в наш с Касатоновым номер и даже намека на мою нетрезвость не обнаружил. В роли понятых выступили... сотрудники милиции.

Уже по приезде в Москву я обратился к врачам – констатировали множественные ушибы тела. Хоккей тут был ни при чем. Во-первых, с «Соколом», как понимаете, я не играл. И во-вторых, малейшие травмы игрока – хоккей игра жесткая – очень строго фиксируются доктором. Он ведет специальный журнал.

Кошмар, начавшийся в киевскую полночь, имел и продолжение, и далеко идущие последствия.

Отношения у нас с Тихоновым никогда не были простыми и безоблачными. К осени 88-го тучек набежало достаточно, особенно после того, как я убедился бесповоротно в том, что именно Тихонов препятствует заключению моего контракта с клубом НХЛ «Нью-Джерси дэвилз». И потому я не мог не понимать, что дал тренеру козырного туза, тот самый компромат, который он – ну, хлебом не корми! – любит собирать на игроков.

К прежней, и без того невыносимой зависимости от тренерской власти – материальной, моральной, – добавилось это киевское ЧП.

Шло первенство страны, были какие-то матчи, разъезды, сборы, а меня сверлила одна-единственная мысль – Киев, милиция, Киев, милиция, я должен защитить свое имя, должен, дол жен...

Решил обратиться за помощью к прессе. Попросил сотрудников телепередачи «Человек и закон» заняться журналистским расследованием моей истории: «Вы – юристы. Профессионалы. Поезжайте, разберитесь, кто прав, кто виноват. Вы же – нейтральные люди...»

Тем временем полковник Тихонов меры принял. Милицейский протокол передал в политотдел ЦСКА. Пусть там и разбираются. Главное – он-то отреагировал, не замял дело. Но в общем-то дал понять, что очень уж большой шум поднимать не стоит. И самолично сместил меня с капитанской должности, назначив капитаном Серегу Макарова. Ладно бы команда меня сама переизбрала, пусть даже поверив милицейскому протоколу больше, чем моему рассказу, а то ведь все было совершено по взмаху руки «старшего»: хочу так, считаю, нужным так.

Макаров что-то пытался возразить, ребята тоже стали говорить, мол, давайте мы коллективно этот важный вопрос решим. Виктор Васильевич быстренько рот всем заткнул: «У нас команда армейская, значит, я имею право сам смещать и сам назначать капитана!»

Настроение было беспросветным. Не хотелось играть. Хотелось все бросить к чертям собачьим! Ведь к тому времени пошел уже четвертый месяц моих мытарств, связанных с переходом в НХЛ. Мытарств, которые происходили, как я теперь был абсолютно уверен, не без замаскированного участия Виктора Васильевича Тихонова – авторитета, ну, совершенно непререкаемого в советском хоккее, властью обладающего полнейшей. Царь и бог.

В конце ноября тележурналисты подготовили сюжет для новой информационно-публицистической передачи «Ступени». Однако я, поразмыслив крепко, решил, как говорят игроки, сделать паузу. Выждать.

(Окончание следует)