(Газета "Советская молодежь" (23.02.1990))

Беседа с публицистом, Народным депутатом СССР

— Юрий Дмитриевич, вы были одним из основателей комитета «Апрель» — движения писателей в поддержку перестройки. Комитет этот пользуется репутацией своего рода писательской оппозиции. Но ведь никто из литераторов не заявлял, что он против перестройки, — все за. Так зачем же нужен «Апрель»?

— Наше объединение — оппозиция существующему Союзу писателей, который на самом деле является союзом чиновников при письменном деле. Я никакой не лидер этого движения, просто я из тех пишущих людей, которым давно надоело министерство печати, министерство благих намерений в виде контролируемого «сверху» органа, который разрушает литературу как таковую. Я с «Апрелем», потому что должен быть там, где говорят правду, где люди работают не из-за «Золотой звезды», не из-за стотысячного гонорара, а делают свое дело так, как они могут.

— Но «Апрель» вышел за рамки чисто литературного формирования. Его деятельность имеет определенную политическую направленность.

— В России писатель всегда имел четкую политическую окраску. Не может быть в поворотный момент истории, чтобы ему было наплевать, что происходит. И в конце концов в четкой политической позиции вы не можете отказать даже Анне Ахматовой, которая была «чистейшим» художником. Вы не можете отказать в этом и сегодняшнему литератору, такому, как Рыбаков или Дудинцев, как Приставкин или поэт Татьяна Бек, — это люди политики.

— И все же нет ли тут некой грустной закономерности: больше политики — меньше литературы. Настоящей литературы. И наоборот?

— Литературное течение, литературное общество не может не быть политизированным. Именно таким литературным явлением был «Новый мир» Твардовского. Когда вы были совершенно юны, этот журнал являл собой свободную российскую словесность — свободную, которая, несмотря на чудовищный гнет цензуры, прямо смертное давление, исполняла свою миссию: взывала к правде, справедливости и добру. Она открыла и Солженицына, и Белова, и многих из тех, кто сейчас есть.

— Юрий Дмитриевич, а что сегодня предлагает читателям «Апрель»?

— По-моему, в нашем первом альманахе собраны интересные вещи. Но вообще я не вижу никакой грани между литературой прошлой и сегодняшней. Я не думаю, что Солженицын с его романами или «Сашка» Кондратьева — это что-то стоящее до «Апреля» или до перестройки. Настоящая российская литература никогда не прерывалась. Смешно говорить, что с возникновением «Апреля» что-то изменилось в художественном творчестве народа.

— На встрече с рижской аудиторией вы сказали, что «Апрель» ставит своей задачей установить тесные связи с русским литературным зарубежьем.

— Я целиком за то, чтобы все лучшее увидело свет здесь, дома. Потому что нормальным рождением литературного произведения является его публикация дома, в той аудитории, к какой она адресована. Потому так безумно рад был Солженицын, когда полуторамиллионным тиражом напечатали его «Архипелаг ГУЛАГ» здесь, дома. С огромным опозданием, после мирового признания, после Нобелевской премии состоялось рождение книги. Это чудовищно, это, увы, гримаса времени.

Лично я не собираюсь устанавливать никаких контактов с русским зарубежьем, уж хотя бы потому, что оно процентов на 85 «выработано». Вот мы напечатали Аксенова — и его «Остров Крым», и «Железку», и «Ожог», — мы почти все напечатали. Но того, что он написал в Калифорнии, печатать не надо — оно не имеет у нас смысла и интереса.

— Юрий Дмитриевич, а как вы оцениваете прибалтийскую прессу? Например, о нашей газете прямо противоположные суждения читателей. Одни считают ее «рупором демократии и гласности», другие — «желтой прессой».

— К сожалению, с «Советской молодежью» я знаком лишь понаслышке. Что касается «желтой прессы», то это ведь удобный привычный ярлык для тех людей, которым не по нраву то, что сейчас публикуется.

— Поскольку сейчас самый острый вопрос в нашем обществе — межнациональные конфликты, хотелось бы узнать ваше мнение о возможных путях выхода из кризисной ситуации в Закавказье.

— Я знаю только, что наши политические лидеры чудовищно опоздали — геноцид можно было предотвратить. И это ужасно! Народ еще может как-то простить пустые полки магазинов. Но негарантированность жизни в стране — это не прощается. Тема межнациональных отношений — не моя профессия, но думаю, что насилием здесь много не сделаешь.

— Тогда вопрос Черниченко — публицисту-аграрнику. Что мы имеем сегодня в области аграрных отношений?

— Стояние на руках! Человек стоит на руках, иной даже может научиться ходить на руках и даже приплясывать. Но в конце концов нужно же опуститься на ноги. Нужно, чтобы у земли был простой хозяин, а у хозяина была земля. А для этого нужно принять Закон о земле, внедрить его, принять Закон о собственности и тоже внедрить его всюду.

Но в Верховном Совете интересы крепостного крестьянства представляют большей частью сами крепостни­ки колхозные и совхозные управленцы. Им это не нужно.

— Подобные взгляды сегодня считаются левыми. Между тем «Апрель» поддерживает Горбачева, о котором теперь многие говорят, что он «поправел» и народ его не понимает.

— Я думаю, что престиж - это как костер: если поленья не подкладывать — затухнет. И авторитет Горбачев сможет сохранить только в том случае, если народ получит доказательства того, что жить ему стало лучше. Пока он не живет лучше. Но я до сих пор убежден, что Горбачев, увы, сейчас единственный лидер, который может удержать руль.

— Юрий Дмитриевич, как народный депутат СССР, активный член межрегиональной группы, скажите: с уходом Андрея Дмитриевича Сахарова не может произойти раскол в этом лагере депутатов, не сдаст эта группа свои позиции?

— Я могу говорить только об огромной потере того идеализма и храбрости, которые воплощал в себе этот нескладный, пожилой, с седой такой тонзурой человек, непохожий ни на кого, кроме себя самого. Сахаров ведь фигура не только для межрегиональной группы. Весь парламент в конце концов должен двигаться к тому, чтобы быть людьми совести, порядочности и правдивости. Что отличает опять-таки межрегиональную группу — там же нет ни национальных различий, ни географических, ни партийных. А дело просто в том, как люди понимают свою обязанность перед избравшими их, вот и все.,. Потеря эта огромная, невозместимая, а дальше будем думать, будем работать.

— Сейчас стало модно запрашивать прогнозы на будущее у астрологов. А каковы ваши перспективы на 1990-й год?

— Я боюсь иррациональности — назовите ее Кашпировским, заклинаниями : Абалкина, или гримасами Чумака, или вашими теребеньками вроде астрологии. В гитлеровской Германии это называлось оккультизмом, в России кризисного состояния — «распутинщиной». И теперь, когда общество верит какому-то врачу-заклинателю или экономисту-колдуну, это явления того же порядка...

— Так все же вы не решаетесь давать какие-то прогнозы на этот год?

— Думаю, мы можем жить так, «чтоб стала Русь не стадной жизни ложем» — это из Хлебникова. Я верю в то, что гигантская страна с чудовищно большим природным потенциалом должна выпутаться, должна выбраться на путь демократический, на путь свободной ассоциации людей. Я надеюсь на это, и очень сильно. У меня в «залоге» здесь моя семья, семья сына, внук, который уже большой хлопец, я хочу им хорошей жизни. Я думаю, что мы выберемся, если будем стараться вместе — и мы, и вы.

— Что у вас сейчас на письменном столе, над чем работаете?

— Очерки «Земля и воля», то есть исследования того, каким образом мы лишились земли, каким образом крестьяне были обмануты в революцию и во что это обошлось. Я много читал и Зиновьева, и Каменева, и Бухарина, и Троцкого, и Ленина — все, что связано с той порой.

Для того, чтобы ликвидировать болезнь, нужно знать все-таки ее причины, первоисточники, вот и все.

— Спасибо за беседу.

А. ГЕРОНЯН, Н. СЕВИДОВА.