(Газета "Советская молодежь" (16.03.1990))

(Продолжение. Начало в № 49.)

ИСПЫТАТЕЛИ

Так называют всех, кто сюда прибывает на обследования, кому выдается пропуск на вход и выход из отделения. Это не только космонавты, раз в год приезжающие на двухнедельную комиссию, но и команды спортсменов, готовящиеся к мировым первенствам, водолазы-глубоководники, чей труд очень схож с космическим, только живут они не на орбитальной станции, а в барокамере под толщей вод Каспия или Северных морей.

(Интересными были рассказы этих людей, влюбленных в свою работу. Именно влюбленных, иначе как объяснить, что заставляет каждый месяц рисковых мужчин на двадцать дней уходить от всего мира, буквально играть с жизнью на семидесятиметровых глубинах. Получая за свой труд двухсотрублевый оклад? При этом они совершенно точно знают, сколько приносят прибыли тем же нефтяникам, которым монтируют на дне океана буровые. Часто им приходится работать вместе с зарубежными коллегами, и что же — те имеют в день столько, сколько наши месяца за два не набирают, а работу выполняют одну, в одних условиях. Энтузиазм здесь правит бал, как, впрочем, и во всех областях нашей жизни.)

После ужина наступает свободное время. Можно пойти погулять или сходить в кино. Но часто на это не остается сил, ведь день у нас напряженный, насыщенный, особенно переживаниями — каждая проба может стать последней. Поэтому рассаживаемся в холле перед телевизором и устраиваем творческие вечера. Интересны рассказы Ярослава Голованова, буквально извергающего остроумные образы, усиливаемые энергичным заразительным смехом. Это несколько прибавляет оптимизма. (Хотя темы отнюдь не оптимистичны. Например, Ярослав поведал о своем первом знакомстве с ИМБП двадцать лет назад, когда вопрос о полете в космос журналиста почти был решен. Для полета так же, как и сегодня, отобрали пригодных, в их числе оказался и Голованов. И на этом идея заглохла, что вполне может случиться и сейчас.)

А еще на нас вдохновляюще действовали космонавты. В чувстве юмора им не откажешь, умеют и пошутить, и чисто по-дружески помогут дельным советом, как легче перебороть себя на том или ином тренажере. И ни грамма снобизма, хотя основания и есть, — Александр Иванченков дважды Герой, полгода провел на орбите Александр Лавейкин, Муса Манаров готовится к новым рекордам.

Вопросы, которыми мы засыпали их, обычны: как там, как потом на Земле? Вывод один — это адски тяжело, почти антигуманно и невозможно прочувствовать в земных условиях. Это комплекс ощущений — постоянная теснота, постоянное ощущение опасности, ведь любой осколок прошьет обшивку станции, как иголка ткань, а первая неделя — это непроходящее чувство тошноты и недосыпание, а затем напряженная работа по выполнению программы и постоянная борьба за живучесть корабля; это стресс от моральных и физических перегрузок, которые часто превышают возможности человека, но сломать его не могут. В этом уже заслуга врачей, производящих отбор в отряд космонавтов с «многократным запасом прочности». А затем — новый стресс при встрече с родной Землей, когда космонавты ощущают даже вес собственного желудка, а традиционный глоток шампанского сразу после приземления кажется сногсшибательной дозой. (Кстати, кратковременные полеты считаются одними из самых тяжелых.) Не обходится и без веселых казусов, например, привыкание на Земле ставить стакан на стол, а не оставлять его «висеть» в воздухе, как это можно сделать на орбите.

В этой связи вполне закономерен вопрос, не антигуманно ли вообще посылать человека в космос и почему и что тянет летавших опять на орбиту. Ведь и подготовка, и сам полет можно назвать одним словом — жуть! Но как понять, зачем альпинисты тянутся к Эвересту, аквалангисты на дно океана... Животное никогда не нырнет, не бросится по скалам к коварным вершинам...

И еще один штрих к портрету испытателей — журналистов, участников космического конкурса. Мы не были соперниками, мы помогали друг другу чем могли, просто добрым словом. Все мы оказались единомышленниками, понимая, что не столь важно, кто полетит конкретно, главное, чтобы полет этот состоялся, а не остался прожектом, как двадцать лет назад.

ИСПЫТАНИЯ

О всех пробах рассказать просто невозможно, даже перечислить трудно, поскольку заняло бы это полгазетного листа. В принципе, со многими исследованиями знаком каждый человек — это и всевозможные анализы, привычные приемы у окулиста или невропатолога, рентгены почти каждого квадратного сантиметра нашего тела. Есть и незнакомые исследования, кажущиеся даже игрой, не требующие на первый взгляд никакого напряжения, но именно на них можно было легко «засыпаться» (да и вообще, в первые же дни мы поняли, что в этом заведении работают на совесть, образно говоря, за каждым врачом здесь стоит прокурор; и бессмысленно самому стараться определить у себя слабое место, «всевидящие» машины и доктора наук обнаружат совсем иное, о чем ты и не подозреваешь), — это и общение с аудиометрической японской машиной, издающей звуки на грани нереальных, это и «распятие» на ортостатическом столе, меняющем положение тела в пространстве, а при этом чуткие измерительные приборы «прощупывают» тебя насквозь, это и «отдых» нижней части тела в «бочке» с отрицательным давлением, на которой часто заканчивается «дорога к звездам», это и почти велосипедная прогулка на велоэргометре, и жестокая гастроэндоскопия, и энцефало-, и кардиограммы, и, и, и...

Чуть подробнее хочется остановиться на пробах, воспоминания о которых, наверное, будут сопровождать нас всю жизнь. О каждой из этих «экзекуций» следовало бы писать отдельные репортажи, но это уже сделали мои коллеги, которые попали в ИМБП раньше, а повторяться не хочется. Поэтому постараюсь кратко, но точно рассказать о своих ощущениях; и начну с признания, что в первые дни я чувствовал себя буквально новобранцем, белой завистью завидуя тем, кто прошел хоть половину этого пути.

...Владимира Григорьевича Солониченко каждый из нас ждет даже с нетерпением. Он врач-генетик, представитель той самой науки, о признании которой пришлось заявить с трибуны пленума ЦК КПСС в 1964 году. Генетике как науке всего полвека, в нашей стране ею серьезно занимаются с середины шестидесятых. В институте медбиопроблем при отборе космонавтов рекомендации генетиков пока не учитываются, еще идет наработка материала.

— Тезис о том, что нет похожих людей, — изначально не верен, — рассказывает Владимир Григорьевич, пока я раздеваюсь. — Внешне это так, но физиологически людей можно разделить на несколько типов, тем самым выяснив их психические реакции на различные ситуации, запас здоровья. Например, тип Муса Манаров и Владимир Титов, как выяснилось, отлично приспосабливается и переносит космические нагрузки. Следовательно, под этих людей можно подбирать следующих космонавтов.

Владимир Григорьевич фотографирует меня с разных сторон, замеряет швейцарским инструментом рост (при этом выясняется, что заморский сантиметр несколько меньше отечественного), длину рук и ладоней, ног, бедер, измеряет расстояние между глазами, носом и лбом, ширину плеч и так далее и тому подобное. Затем Солониченко составляет загадочный генетический график, выспрашивая всевозможные мелочи о моих родственниках. И вот самое невероятное — почти таинственный сеанс хиромантии, производимый представителем официальной науки, — несложная операция, и отпечатки моих пальцев и ладоней лежат перед ним. Владимир Григорьевич внимательно присматривается к «многословным», как оказалось, узорам моих рук:

— Не удивляйтесь, это не гадание, судьбу я не предсказываю, — видя мое недоумение, говорит Солониченко, — По кожным узорам можно попытаться определить склонность к умственному или физическому труду, способ мышления, запас интеллекта, характер...

— Немало, — вставляю я реплику, полную восторга, так как Владимир Григорьевич красочно рисует мой собственный портрет, каждым новым определением «попадая в десятку»...

...ДВАДЦАТЬ один, двадцать два, двадцать три, — методичный голос Людмилы Николаевны Захаровой заставляет разгибаться и сгибаться мое тело, вращающееся на специальном кресле. Проба КУК — кумуляция ускорения Кориолиса — служит для проверки адаптационной способности вестибулярного аппарата. На амбулаторном обследовании нас крутили в кресле КУКа всего две минуты. Впечатление незабываемое, а главное, совсем нет желания его повторить. Между тем, сделать это необходимо, и теперь «удовольствие» увеличивается до десяти минут. И никаких тренировок, сразу десять минут, правда, есть две попытки. Но о них я даже не помышляю, уж лучше отмучиться сразу. ...Двадцать один, двадцать два, двадцать три... Где низ, где верх, лечу ли уже из кресла на пол, как это случилось с бакинкой Эльмирой Ахмедовой? — непонятно ничего, сориентироваться трудно, особенно после каждой резкой остановки. Главное, не думать о тошноте, иначе сразу «подступит», и тогда... а это самый большой минус для испытателя. Поэтому пою про себя песню, просто пою. Десять минут пролетают совсем незаметно; спрашиваю себя — еще покрутился бы? — не надо!

Павел МУХОРТОВ.

(Окончание следует.)

НА СНИМКЕ: спец. корр. ТАСС по космосу, участник конкурса Андрей Филиппов в легендарном и незабываемом кресле КУКа. Пока доктор наук Ирина Яковлевна Яковлева проводит необходимые замеры, можно прийти в себя и настроиться на следующую минуту вращения.