(Газета "Советская молодежь" (25.03.1990))

НА СТАРОМ СНИМКЕ — пятидесятиголосый хор, выстроенный обычной «подковой», с моложавым бородачем в центре, видимо, руководителем. На хористах — белые с вышивкой косоворотки, на хористках — сарафаны, ленты, монисты. С оборотной стороны полустертая карандашная надпись: «Рижский хор кружка ревнителей русской старины. 1930 г.».

Как-то показав снимок большому знатоку русского зарубежья Станиславу Рубинчику, я узнал, что моложавый бородач в центре хора — Иван Никифорович Заволоко.

В 1940 году за издательскую деятельность «при Ульманисе» он был арестован и, как тогда велось, без объявления приговора надолго выслан в сталинские лагеря исправления. В обвинительном заключении значилось: «Гр. И. Н. Заволоко в разгул фашистской реакции был издателем журнала «Родная старина», активно сотрудничал в латвийских русскоязычных газетах (примыкавших к белоэмигрантскому крылу) «Сегодня», «Для вас», «Русский голос», «Наш двор». Учитывая подрывную деятельность...».

Что имел в виду ретивый следователь, выдвигая столь опасную в те годы квалификацию — «подрывную деятельность», трудно предположить. Иван Никифорович за всю жизнь не только не написал, но и не произнес ни одного слова против советского строя. Однако опасный вывод был сделан. В расхрястанном «Столыпине» — вагоне для арестантов, на длительном этапе исполнилось Заволоко 43 года. Возвратился он в Ригу только через семнадцать лет. Возвратился без ноги...

Известный среди отечественных и зарубежных ученых, археографов и славистов, исследователь древней литературы, автор многих работ по русской культуре XVI—XVIII веков, Иван Никифорович Заволоко — потомок самой первой волны русских старообрядцев, хлынувшей в окраинные части России в XVII веке. Десятки тысяч поклонников «старого благочестия» бежали тогда от царского гнева. Беженцами наполнилось Латгальское предместье в Риге, огромное пространство пустующих земель между Режицей и Динабургом, где два века назад была образована обширная старообрядческая община. В Режице (сейчас Резекне) в прошлом веке, а точнее в 1897 году родился Иван Никифорович в семье железнодорожного сторожа Никифора Максимовича Заволоко. Мать его, сколько он помнил ее, ходила по зажиточным хуторам стирать чужое белье.

В ШЕСТЬ ЛЕТ отец научил Ванюшу читать и писать. В семье стали замечать, что мальчонка пристрастился к книгам. У отца появилась мысль определить его не в деревенскую школу, а в Динабург или в Ригу. Только легкое ли дело содержать сына в чужом городе?.. И все-таки родители отправили сына в Ригу, в престижное тогда среди русских Гребенщиковское училище. И не ошиблись. Иван закончил учебу, как сказано в аттестате, «с прилежанием и тягой к наукам». Мало того, руководители училища предложили ему продолжить образование в Московской Петрово-Разумовской Академии.

Только вот закончить Академию не дано было: завертела тогда Россию революция, а за ней гражданская война. С московских рынков исчезли хлеб, керосин, дрова. Не дотянув четвертого курса, подался Иван Никифорович в 1919 году обратно в Ригу. На продолжении образования надо было ставить точку. Не время.

Однако иначе думали те, кто направлял его на учебу в Академию. Не прошло и двух недель после возвращения из Москвы, как Иван Никифорович уже ехал в Прагу с авторитетными рекомендациями. Там его сначала зачислили на исторический факультет Пражского Карлова университета, затем перевели на юридический. В 1927 году он был удостоен почетной степени кандидата права.

Диплом юриста открывал заманчивые перспективы. Только увлечение древнерусской культурой, захватившее Ивана Никифоровича еще в Петрово-Разумовской Академии, больше не оставляло его до конца жизни. А тут еще, как небесный дар, открылся в 1925 году в Праге «Кондаковский семинар» в честь академика, известного историка Николая Павловича Кондакова. Как на зовущий гостевой огонек, съехались тогда на семинар светила-ученые — византинийцы и слависты: М. А. Андреев, Н. М. Беляев, Г. В. Вернадский, А. П. Калитинский, Г. А. Островский, Н. П. Толь, профессор И. А. Ильин. Созвездие!

На семинар ходили всем факультетом. Тем более что к участию в семинаре приглашены были преподаватели Карлова университета профессора С. Н. Булгаков, Д. Д. Гримм, С. Б. Завадский, А. А. Кизевитер, П. И. Новгородцев, Н. Окунев. В дни семинара услышал Иван Никифорович исторический призыв, окончательно определивший его место в жизни: «Молодые ученые! Грамотные люди! Идите в русские поселения, в средоточие беженцев! Не давайте ассимилироваться молодежи! Не позволяйте соотечественникам забывать вдали от родины свою историю, свою речь, свои песни, свой быт!»...

Обосновавшееся в Праге «Правление Союза Русских академических организаций за границей» дополнило призыв: «Просветительская работа должна распространяться на русских людей, распыленных одиночками или небольшими группами среди чужеземного населения, и на русских детей, находящихся вне воздействия родной семьи и русской школы»...

Бывая затем в различных поселениях, Иван Никифорович с горечью убеждался в необходимости и неотложности просветительской работы среди эмигрантов. Многие поселенцы в Латвии, Эстонии, Польше, Пруссии, в Причудье из тех первых беженцев, не овладев хорошо местным языком — жили-то общинами, — постепенно от поколения к поколению забывали правильную родную речь. Люди говорили на обедненном, едва понятном грамотному человеку наречии. Обнажалась еще одна трагедия русских людей в изгнании — ассимиляция. А на «материке» то ли об этом не знали, то ли не желали знать.

Еще через год в Праге было объявлено празднование «Дня русской культуры». Вновь в столицу Чехословакии съехались представители русских организаций из 13 стран. В тот же день 8 июня 1926 года Дни русской культуры в честь 127-й годовщины со дня рождения А. С. Пушкина открылись в Берлине, Париже, Белграде, в других столицах Европы и Азии. Растопило многие души «слово к открытию» профессора И. А. Ильина: «В чужой стране, далеко от родных пределов, исстрадавшиеся и утомленные, но не забывшие и не разлюбившие Родину, собрались мы здесь для того, чтобы сказать друг другу, что мы по-прежнему ее верные сыны; что по-прежнему мы ею дышим и живем; и что алтари ее будут святы в наших сердцах до последнего нашего земного вздоха...».

ВОЗВРАТИВШИСЬ В РИГУ, Заволоко тут же включился в работу созданного рижскими просветителями А. И. Назаровым, И. М. Крыловым. Ф. И. Козловым, художниками П. Ф. Юпатовым и И. А. Павловым «Кружка ревнителей русской старины». В те годы к «ревнителям» тянулись школьники, а на лекции и чтения спешили домохозяйки, ремесленники, торговый и деловой люд. Послушать о былом собиралось по двести и более человек.

В конце двадцатых — начале тридцатых годов рижские ревнители русской старины организовали экскурсии своих слушателей по Латгалии, Печорам, Изборску, Малаху, на остров Пирасаар. где проживали старообрядческие общины. Выступления кружковского хора в Таллинне, Тарту, на острове Пирасаар — на концерты приглашались представители латвийского консульства — вызывали восторг не только русских слушателей. Местная печать не замедлила отозваться репортажами и отчетами с концертов. Неменьший интерес проявила эстонская и латвийская общественность к передвижным выставкам «Русские кружева», «Русская вышивка», «Поморское литье», «Древняя русская книга». В 1928 году в Риге и в Праге открылись постоянные выставки предметов русского прикладного искусства. Всеобщий интерес к старорусской культуре уже требовал создания более значительной трибуны. Вот тогда, в 1928 году, и взялся Иван Никифорович за издание журнала «Родная старина».

Не хватало помещений — аренда стоила больших денег.

В конце двадцатых вместе с писателями Л. Ф. Зуровым, Ю. Д. Новоселовым, художниками К. А. Павловым и А. М. Сафроновым отправился Иван Никифорович в археографическую экспедицию по пещерным монастырям Пестсерского уезда. Среди тамошних монахов «доживали жизнь», как они говорили о себе, просвещенные люди, по разным причинам принявшие пострижение. Участники экспедиции сделали десятки рисунков пещерных келий, иконостасов, засняли монахов — представителей уходящих знатных фамилий земли русской.

Через некоторое время экспедиция в том же составе отправилась по «глубинкам» Латгалии и Псковщины. Редакционный архив «Родной старины» пополнялся все новыми и новыми историческими реликвиями. Каждый выпуск журнала расходился до последнего номера. Появились подписчики в других странах. Для чтения лекций и встречи с читателями стали навещать Ригу писатели А. М. Ремизов из Франции, Л. Г. Гребенщиков из США, И. А. Ильин из Берлина, М. В. Шахматов и Е. Ф. Шмурло из Праги. Выступили на встречах, организованных кружком ревнителей русской старины, проживавшие тогда в Риге писатель С. Р. Минцлов, профессор В. И. Синайский, философ В. В. Зеньковский. Из Парижа прислал вдохновляющие письма Николай Константинович Рерих.

Однако не все складывалось гладко. Из-за низкой продажной цены на «Родную старину», из-за многочисленных бесплатных рассылок журнала почетным читателям и друзьям иногда не хватало средств для выпуска очередного номера. Приходилось обращаться к читателям за помощью.

Поглощенный единственной страстью — просветительской работой и собиранием древностей, Иван Никифорович не успел к сорока трем годам жениться и обзавестись семьей. После ареста дома осталась одна Манефа Ивановна, двоюродная сестра. О судьбе бесценного собрания рукописей, предметов национального прикладного искусства и книг он не знал ничего.

В многомесячные северные ночи на повале леса — там он и потерял ногу — Иван Никифорович не замечал ни негнущихся от мороза рук, ни оскорблений и побоев. «Пусть будет у тебя в душе любовь и милость, — повторял он знакомые с детства слова. — И пусть будет то, что должно быть. Смерть и зло есть для плоти, но не для духа»... И смерть обходила его. Семнадцать лет обходила его стороной, хотя иногда и казалось: еще день-другой и конец. Но сколько тепла обогрело бы его исстрадавшуюся душу, узнай он тогда, что в самые голодные и морозные дни 1946 года французский профессор А. Ваньян опубликовал и прокомментировал в парижском «Историческом вестнике» работу М. Горлина о втором списке «Слова о погибели Рускыя земли». В той монографии автор предпослал в адрес исследований Николая Никифоровича несколько благодарных слов.

В РАЗГАР ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ и в первые послевоенные годы, кроме многократных усилений режима и голода, заключенных северных лагерей принялась косить цинга. Этот вечный спутник голода не обходил заключенных и в другие годы, но в 1943—1946 годах цинга стала валить всех — и зеков, и конвой. Смирял болезнь лишь Иван Никифорович и окружающие его старики-расконвойники. Работая за зоной, они постоянно таскали в барак мешок с таежными травами. Конвой на обыске не зверствовал. Знали: трава, что собирает одноногий зек, — спасение. Часто в барак расконвойной команды, где в ведерном чайнике настаивался травяной отвар, являлись солдаты с кружками. «Налей травки, дед». И «дед» наливал любому, кто протягивал кружку.

Известно, что в зоне почти не бывает такого, о чем не узнало бы начальство. Вскоре поступил приказ: варить травяной настой для санчасти и больнички охраны. А когда Иван Никифорович не стал справляться — легкое ли дело весь день собирать на костылях по травинке, — на заготовку лечебных трав бросили всю расконвойную команду. За зоной построили навесы-сушилки, установили в карпичи чаны и железные бочки. А вскоре по всему краю вольнонаемные разнесли новость: в таком-то лагпункте одноногий зек спасает от цинги не только заключенных, но и всю охрану.

Вот тогда-то большое начальство и решило распространить опыт траволечения по всем лагерям края. Благо, затея не стоит денег, а то ведь умирать стало больше, чем прибывать. Но как распространить? Не возить же одноногого из лагеря в лагерь по 500—600 километров — ни транспорта, ни лишнего конвоя. Пришлось рискнуть (такого сталинские лагеря не помнили со дня их основания) поручить заключенному написать книгу — пособие по сбору местных лечебных трав и технологии приготовления отваров и настоев.

Иван Никифорович уселся за работу. Пришлось не только описывать травы, чагу, хвойные отростки, но и рисовать соцветия, корешки, листья... А вскоре начальники санчастей получили под расписку небольшие по формату, отпечатанные ротаторным способом на серой оберточной бумаге книжки «Травник».

Неизвестно, сколько бы еще лет после семнадцатилетней лагерной жизни пришлось бы Ивану Никифоровичу находиться в заключении, ведь необъявленный приговор хранился у лагерной администрации, и только вершители знали, сколько обозначено в нем «припаянных» Заволоко годов каторги — 10, 15 или «на всю катушку» — 25, если бы его имя не замелькало в зарубежных и советских научных зданиях. Ходили слухи, что будто бы в освобождении Ивана Никифоровича из лагеря принял участие В. И. Малышев. Гулаговские дела неисповедимы. Но как бы там ни было, в 1958 году Иван Никифорович Заволоко вновь ступил на родную латвийскую землю.

Куда же идти с одной ногой? Да в таком возрасте и после 17 лет каторжной жизни? А не отправься тогда Иван Никифорович в экспедицию по низовой Печоре, Цельме, Пижме, век бы себе простить не смог. Какие были встречи, какие края повидал, какие открытия!

В тот же год пригласили его ленинградские коллеги участвовать в работе IV Международного конгресса славистов. Поехал, выступил с докладом. Затем последовало приглашение в Москву на празднование 500-летия Андрея Рублева. Посетил тогда рублевские места — Загорск и Звенигород. А ведь сколько раз приходила мысль, что жизнь окончена, что он больше никому не нужен. Но не убить, не затоптать в человеке человека, если вера, и любовь ведут его по жизни. Поверить трудно, но на восьмом десятке отправился он в экспедицию с научным работником Пушкинского дома Ю. К. Бегуновым, в Причудье, по знакомым поселениям Муствее, Большая и Малая Колкая, Ряпино, Березы... Там Ивана Никифоровича помнили еще по экспедициям в конце двадцатых — начале тридцатых и по работе «Кружка ревнителей русской старины». Старики с душой помогали в розыске древностей.

Привезли они тогда с Бегуновым 44 рукописи и книги XVI—XVIII веков.

В Пушкинский дом из Риги ушел еще один щедрый подарок — Пустозерский сборник Аваакума и Епифания. 28 марта 1968 года И. Н. Заволоко пригласили на заседание сектора древнерусской литературы АН СССР, где он сделал доклад об истории возникновения сборника Аваакума и Епифания. Участвовавший в заседании ученый совет АН СССР, возглавляемый академиком Д. С. Лихачевым, принял решение: издать Пустозерский сборник, а доклад Ивана Никифоровича рекомендовать как предисловие к книге.

В настоящее время в Древнехранилище Пушкинского дома Академии наук СССР насчитывается 303 единицы древних рукописей, редчайших исторических книг и собственных сочинений Ивана Никифоровича Заволоко. Там же хранится «Заволокский фоноархив» — две тысячи метров магнитофонной ленты с записями старообрядческого знаменного пения женских хоров, свадебных и обрядовых песен. По оценке ленинградских ученых, Иван Никифорович Заволоко сделал один то, что под силу коллективу ученых, — создал целое территориальное собрание рукописей и древних книг. К этим словам ученых можно добавить: за этим «целым территориальным собранием» стоит вся его 87-летняя трудная, порой трагическая, но интересная и, как он сам считал, счастливая жизнь.

Умер Иван Никифорович 7 марта 1984 года в Риге. За своим рабочим столом.

Сергей ЛЫБА.