(Журнал "Огонек" №?/1987)

— Все, что я здесь вижу, — это прекрасный сон...

Мирей Матье разводит руками, приглашая нас еще и еще раз обозреть интерьер мастерской художника,

— Русское искусство — картины, иконы, предметы старинного убранства, полотна знаменитого Ильи Глазунова, особенно его работы, посвященные образам Достоевского,— это чудо, выражающее душу России, — восклицает гостья, — я не могу оторваться от всего этого. Обаятельная, добродушная, живая, открытая — не хватает эпитетов, чтобы украсить ими облик знаменитой французской певицы. Она еще в Париже просила привести ее в этот дом, и вот уже не в первый раз за короткое пребывание в Москве она приходит сюда. Вместе с ней ее импресарио Джонни Старк, сестра Матильда, друзья, коллеги по работе, группа французских телевизионщиков, снимающих каждый шаг пребывания Мирей Матье в нашей стране. Сегодняшний повод для съемок особенный — портрет, И все мы видим, как на наших глазах творится искусство: одно-два движения пальцев по картону — абрис, контуры глаз, выразительные губы, шапка черных волос, закрывающих лоб… Не более получаса понадобилось художнику, чтобы углем и пастелью запечатлеть образ «парижского соловья». Портрет готов, автор делает дарственную надпись...

...И вот уже совершенно освоившись, Мирей ведет себя раскованно, просто. Откуда только столько энергии, магии и обаяния в этой маленькой женщине! Она поет, не щадя голоса, говорит — глубоко и точно — о связях между великими культурами наших народов, фотографируется со всеми по очереди, позирует ученику Глазунова по художественному техникуму имени Сурикова Михаилу Шанькову, благодарно принимает шутливый экспромт поэта Андрея Дементьева.

С удивлением слушает мелодию песни Сольвейг, исполненную на экзотическом музыкальном инструменте — обыкновенной пиле — художником Петром Литвинским, аплодируя потом во все ладошки...

Наступает пауза, и снова голос Мирей заполняет пространство, уносясь в небо Москвы. Звучит французская песня. Потом на русском языке — «Подмосковные вечера». Все подпевают Мирей Матье...

Улучаю минуту и прошу Матье дать короткое интервью «Огоньку». Всего четыре вопроса, два серьезных и два... легкомысленных.

— Песня никогда не утратит своего значения. Исполняя народные французские песни и эстрадные произведения современных композиторов, чувствуете ли правоту своего искусства?

— Мне трудно сказать, права я или нет в своем пении. Я слишком требовательна к себе, и нет ничего того, чем бы я осталась довольна, хотя я стараюсь делать то, что я могу. У меня очень сложная профессия, профессия, которой можно отдавать всю себя.

— Вы не были в Москве десять лет. За это время у нас в стране произошли большие изменения. Заметили ли вы их?

— Первое, что бросилось в глаза, это то, что люди стали красивее, современнее, элегантнее одеваться. Изменилась сама одежда. На мужчинах, на женщинах. Больше появилось улыбок, раскованности, какой-то внутренней свободы...

— Вы такая молодая, Мирей, и такая красивая («Мерси, мерси»). У вас есть все: слава, богатство, наверное. Что вам хотелось бы еще иметь в жизни?

— Это слишком — иметь все. И то, чего у меня нет, я до сих пор не нашла.

— Вы заядлый коллекционер. Какими редкостями вы пополните ваш домашний музей, вернувшись из Москвы?

— Табакерками и работами талантливых мастеров из Палеха.

Я достаю блокнот, и моя собеседница быстро пишет: «Всем читателям «Огонька» мои наилучшие воспоминания! Мирей Матье!»

Время за полночь. Гостья немного устала. Она, улыбаясь, оглядывается, затем подходит к окну:

— Этот русский сон мне будет долго сниться...

Феликс МЕДВЕДЕВ, фото Льва ШЕРСТЕННИКОВА