(Журнал "Смена" №10/1985)

Нельзя сказать, что молчаливое присутствие синьора Симонтакки, импресарио, помогало общению с певцом. Не раз и не два Риккардо Фольи оглядывался на него, как бы спрашивая: «Разве я сболтнул что-нибудь лишнее?» А импресарио демонстративно постукивал пальцем по циферблату наручных часов — нельзя ли, мол, покороче, ну сколько можно тратить времени на журналиста?..

Здоровье и вид певца накануне московских гастролей вызывали сочувствие: горло, завернутое в кашне; чуть слышный, какой-то осторожный голос; куртка, подбитая искусственным мехом, — в ней хоть на Север. И в довершение — не отходящая ни на шаг «сиделка», пожилая итальянка, с ложкой меда наготове.

Словом, первое знакомство с Риккардо Фольи сохранило в памяти образ уставшего человека с тихим голосом. О себе он рассказывал вещи довольно известные, и чувствовалось, что встречи с репортерами стали для него обременительной привычкой.

Он родился в 1950 году в местечке Понтедера, область Тоскана. Музыкой занимался с детства. Когда подрос, пошел слесарить на местный завод, а вечерами отправлялся в дискотеку, где пел и играл на бас-гитаре в самодеятельном ансамбле «Слендерс». Это англоязычное название пришло с Британских островов вместе с битломанией и модой на рок-музыку. «Команды» типа «Слендерс» рождались ежедневно и распадались тысячами, и кто знает, как сложилась бы судьба Фольи в дальнейшем, если бы его не заприметили музыканты из вокально-инструментального ансамбля «Пу», который в те годы уже делал громкие шаги по сценическим площадкам страны. С 16 лет до 1973 года Фольи выступает в составе этого коллектива, довольно успешно сочетавшего стиль традиционных канцон с элементами «кантри» — на более акцентированной, чем это было принято в итальянской эстраде той поры, ритмической основе. «Пу» записывает несколько альбомов (кстати сказать, ансамбль существует и поныне), а его лидер — Роби Факинетти — становится одним из постоянных соавторов Фольи, сделавшим первые его шлягеры — «Мир» и «Какой ты хочешь видеть свою любовь?».

Почему Фольи ушел из «Пу»? На этот вопрос он ответил загадочно: «Даже самые счастливые семьи несчастливы по-своему... Мне хотелось петь только на свои стихи, как можно ярче проявить свою индивидуальность. Мне нравится рок-музыка, но я всегда помню, что я итальянец, и храню любовь к итальянской песне, какой вы знаете ее по фестивалям в Сан-Ремо».

Итак, после ухода из «Пу» Фольи записывает (в содружестве с композитором Маурицио Фабрицио) первую сольную долгоиграющую пластинку, выход которой имел определенный резонанс. Но потребовалось еще почти десять долгих лет, чтобы дойти до вершины. В 1981 году Риккардо Фольи принял участие в одном из самых престижных фестивалей итальянской песни — в городе Сент-Винсенте и завоевал главный приз с песней «Меланхолия» — она стала лучшей песней года. На следующий же год Фольи занимает первое место в Сан-Ремо с песней «Повседневные истории». Его приглашают сниматься в кино, он много и охотно гастролирует.

...Выразительный вздох синьора Симонтакки заставил меня поспешно распрощаться с певцом.

А назавтра, за час до начала концерта в спорткомплексе «Олимпийский», я увидел сидящую в сторонке с явно скучающим видом женщину — знакомую советским телезрителям певицу Виолу Валентине Честно говоря, я даже не догадывался, что в миру она жена Фольи. Нет, певица, увы, не выступает вместе с мужем — у них слишком разные исполнительские манеры и сопровождающие коллективы.

Впрочем, исключением стало их «семейное» выступление в Ленинградском спортивно-концертном комплексе. «Весь сбор от концерта мы передали в Фонд мира. Нам показалось, что в тот вечер советские зрители принимали нас особенно тепло... У нас в Италии мы часто даем концерты в благотворительных целях и передаем вырученные деньги в помощь детям и беднякам. Борьба за мир и социальные проблемы, поверьте, не оставляет нас равнодушными. Я, например, исполняю такие песни, как «Народный день» и «Мы тоже делаем мир», — рассказывала певица, дочь известного римского художника.

Я, конечно же, поинтересовался, не мешают ли спокойному течению семейной жизни столь разные музыкальные пристрастия супругов. «Нисколько, — тут же ответила Виола, — мы с мужем, случается, спорим, но как без этого? Певцам нужно быть в курсе всех последних новинок, и мы постоянно слушаем музыку всевозможных стилей и направлений».

Пока мы беседовали с Виолой Валентино, ее муж осваивал на сцене «смежную профессию» оформителя — наклеивал на контрольные колонки большие листы с надписью: «Дорогие друзья! Я рад нашей первой встрече». Когда же он стремительно подошел к нам, я просто ахнул: от вчерашнего «скучающего Фольи» не осталось и следа. Он был бодр, молод и буквально излучал энергию. «Наверное, помог мед»,— подумал я.

Несмотря на молчаливый укор в глазах синьора Симонтакки, я все-таки решился задать певцу три вопроса.

— Кто у вас сегодня певец номер один?

Фольи ответил сразу:

— Я. Разумеется, я.

— Не кажется ли вам, что те традиционные, как вы говорите, итальянские песни, звучащие на сан-ремовских фестивалях, с каждым годом в массе своей становятся все более примитивными, клишированными, изготовленными по определенному стандарту?

— Стандарт—это не так уж плохо. Хорошо, когда есть стиль, которому можно следовать в течение многих лет. Моя жена исполняет романтические итальянские песенки, слегка «отредактированные» электроникой; в этих песнях слышны отзвуки мелодий тридцатых годов. Ее ретро-стиль имеет большой успех...

Что же подразумевает Фольи под стандартом? Наверное, высокий профессионализм в выбранном раз и навсегда музыкальном направлении. Но, как бы то ни было, в данном случае слово «стандарт» живо ассоциируется с конвейером, со шлягером «на потоке». С усредненностью. С тем, что для всех и нравится всем. Или почти всем. Но стихи (и, добавим, песни!), в равной мере устраивающие всех, на наш взгляд, невозможны. Творчество—дело слишком личностное, индивидуальное.

— Тексты ваших песен необыкновенно жизнерадостны. Вы, должно быть, оптимист, смотрящий на жизнь через розовые очки?

— Я не люблю слишком грустную поэзию. Музыка обязана делать людей счастливыми, и если мне это иногда удается, я и сам бываю счастлив. Мои стихи — мгновенные «фотографии» каждого дня, небольшие истории, которые случаются со мной или с кем-то из моих близких. Очень люблю песню «Повседневные истории» — она как раз такая и потому, наверное, нравится многим.

Делать людей счастливыми хотя бы на миг—это прекрасно. Ни один здравомыслящий человек не станет с этим спорить. И все же... Вы помните «Римские рассказы» Альберто Моравиа? Уберите из этих каждодневных историй их грубовато-грустную половину, связанную с горестями простого люда, и что же там останется? Или возьмем любимого Фольи певца Брюса Спрингстина, не чурающегося, кстати, балладного пения. Вот что пишет о нем в июньском номере «Юманите диманш» журналист Жерар Раффор: «Его песни — это как бы крошечные сценарии, маленькие историйки, повествующие об истории народа, людей, которых он знал или знает и с которыми живет бок о бок. Его дар — «высказывать» жизнь в нескольких щемящих душу фразах о судьбах тех, кто унижен». (Добавим для справки, что нет сейчас в США второго такого певца, который бы столь последовательно проводил в своих песнях антиправительственную политику.) Не сомневаюсь в искренности Риккардо Фольи, но... слушая тексты его песен, невольно ловишь себя на мысли такого рода: делать людей счастливыми на миг — не разновидность ли это конъюнктуры? Как удобно прикрываться фразой «Я дарю людям радость» и забывать теневую сторону жизни! Не ведет ли подобная творческая установка к подмене действительности с ее проблемами... радостной версией о ней? Какой побочный эффект может оказать на человечество сладкая пилюля-иллюзия, суррогат правды в наше взрывоопасное время? Средний итальянец, однако, проглатывает эти одноразовые голубовато-розоватые пилюльки в огромных количествах и с большим удовольствием.

Зрители же, пришедшие в тот вечер, как и в последующие дни, в «Олимпийский», вряд ли ломали голову над смыслом текстов Фольи. Зал аплодировал, особенно когда узнавал начальные аккорды песен, знакомых по вышедшему у нас в стране год назад диску «Коллекция», куда вошли лучшие шлягеры певца.

К сожалению, неприятный осадок оставил сопровождающий Фольи ансамбль. И ладно бы, отсутствие режиссуры: мы к этому давным-давно привыкли. Но в каких-то лохмотьях-отрепьях, с дурной и совершенно антиартистической пластикой лабухи-музыканты производили эффект комический и... провинциальный. Все же играли они не пародийную музыку, а самую что ни на есть гладенькую, репертуарненькую эстрадную музычку.

А что же сам Фольи? Он и вправду оказался отличным профессионалом, прилично двигающимся. А если бы он не делал жестов «на публику» — с картинным вырыванием собственного сердца из груди и с последующим метанием его в зал, а также не рассказывал бы пошловатых баек о своем друге-композиторе Маурицио Фабрицио — когда, дескать, я иду с ним, таким очаровашкой, по улице, встречные девушки вешаются ему на шею, а на меня ноль внимания, — то совсем было бы замечательно.

И мне снова хочется обратиться к статье Ж. Раффора в воскресном приложении к газете французских коммунистов. «Уважение — это, по мнению Брюса Спрингстина, человеческий дар. Обычный концерт, который дают певцы в США, идет не более часа. Брюс же остается на сцене не менее двух. И если все в зале знают, когда начнется его шоу (он сама точность), то никто не может сказать, когда оно завершится. Нередко можно видеть, как он выступает в течение трех часов кряду и заканчивает свой марафон только тогда, когда считает, что не обманул ожиданий всех присутствующих».

Ожидания зала... После концерта Фольи я провел мини-опрос зрительских мнений относительно качества увиденного и услышанного. Примечательно, что наиболее часто пришлось слышать два слова — «никак» и «нормально». А один молодой человек высказал следующее: «Певцы типа Фольи хороши на экране телевизора. Когда ты сидишь в халате и тапочках и ни о чем не хочешь думать...» Весомей не скажешь.

Ничего не поделать, канули в невозвратное прошлое те благодатные для зарубежных исполнителей времена, когда они одним своим именем бросали публику в священный трепет и проходили «на ура» вне зависимости от уровня своего пения. Телевизионное «окно в Европу» дало нам возможность разобраться, кто есть кто в современной эстраде, и, отправляясь на концерт, мы уже приблизительно догадываемся, какого сорта зрелище нас ожидает. И все-таки идем, уповая на чудо. И если чудо концерта оборачивается у нас на глазах заурядной повседневной работой — работой без откровений и вдохновений, то наши иллюзии сходят на нет и в нас закрадывается суровое подозрение, что нас обвели вокруг пальца. Как ни грустно это констатировать.

Впрочем, был на концерте один человек, которого, вероятно, устраивало все. Победно оглядывая битком набитый немаленький зал «Олимпийского», синьор Симонтакки стандартно улыбался...

Александр МАРКЕВИЧ