(Журнал "Смена" №?/198?)

История ансамбля «Последний шанс» — хорошее доказательство того, как постепенно, из смутного ощущения правильности выбираемого пути, методом творческого поиска рождается коллектив, заслуживающий самого серьезного отношения.

Сказать о них «музыканты» — значит не сказать ничего, хотя ансамбль «Последний шанс» начинался как коллектив музыкальный. В ноябре 1975 года Александр Самой лов и Владимир Щукин решили создать дуэт. Владимир уже давно сочинял песни, а Александр играл на ударных в группе «Рубиновая атака». Несовершенство и дороговизна электронных инструментов того времени заставили их обратиться к «обычным» инструментам. Но им хотелось найти новый принцип «музыкального созидания». Большое впечатление на Александра Самойлова произвела статья об ударнике Элвине Джонсе, которому брат однажды сказал: «Играй так, будто это последний концерт в твоей жизни, тогда что-то получится».

Путь от идеи до ее воплощения был долгим, а сложности начались сразу. Но зато уже первый концерт—в интернате, на Новый год—подтвердил правильность поиска: слушатели сопереживали песне.

Но хотелось большего. Случайности не было в том, что судьба свела их с Евгением Харитоновым, актером и режиссером пантомимы. Здесь уместно сказать о двух школах пластического танца. Одна основана на традициях классического балета, на красоте симметрии — развороте плеч, постановке ног, положении рук. Вторая — на так называемом контрпосте — системе асимметрии и противодвижения. Такая система позволяет выявить естественную красоту в любом человеке. Евгений Харитонов начал «ставить» песни «Последнего шанса».

В течение трех лет они выступали в кинотеатре «Баррикады» перед сеансами. Это был своеобразный полигон, на котором выявлялся оптимальный вариант режиссуры. Тогда же к ним присоединился скрипач Сергей Рыженко. С новым инструментом можно было делать новый номер, например, песню для колокольчиков или клаксона. Естественный звук по природе своей выразителен, и, поскольку «Последнему шансу» стадионы были не нужны, в небольшой аудитории эти «инструменты» отлично раскрывали свои музыкальные свойства.

Нередко люди, сходящиеся в понимании своих целей в искусстве, плохо ладят в жизни. Они преодолели и это. Вот уже несколько лет ансамбль выступает в неизменном составе: Александр Самойлов, Сергей Рыженко и Сергей Воробьев.

Некоторым музыкантам бывает до статочно академической замкнутости своей музыки, чтобы не чувствовать границы между собой и зрителем, но большинство эту границу чувствуют и, стремясь ее преодолеть, идут на разные уловки: шумы, дымы, кордебалеты... Это действует безотказно и порой оживляет пение. Но такой «артистизм», часто находясь на грани пошлости, еще чаще оказывается за гранью. «Последний шанс» не заигрывает со зрителем, и аудитория, чувствуя такое жесткое отношение к себе, подчиняется не сразу. Бывает даже так, что часть зрителей, ожидавших услышать что-то слащаво-электронное, уходит. Но большинство остается.

В краткой вводной лекции об отношении к песне музыканты говорят о драматическом взаимодействии между акте рами, о том, что сцена требует драматургии... Она ищется по-разному. В манере «Последнего шанса» театральное действие — главное. Эффект возникает из песни и сценического движения. Известно, что зрительное впечатление сильнее слухового: то, что хорошо видимо, плохо слышимо. Были бы песни пустые, прыгай как угодно высоко и красиво — ущерба им не нанесешь. Но удивительно: использование ярких приемов — костюмы, инструменты, пантомима— не подавляет песню, она не только хорошо слушается, но и в чем-то значительно выигрывает. Что-то возникает сверх песни, сверх музыки и движения, сверх режиссуры и сверх стихов Блока, Есенина, Фета, Крылова. И, ко нечно, не случаен выбор поэтов, чьи игровые и звуковые стихи прекрасно обыгрываются, не случаен даже Державин, стихотворение которого с успехом можно спеть как романс.

Надо сказать, песни «Последнего шанса» иносказательные, а значит, многоплановые. Но сверх исполнения остается то неуловимое обаяние коллективной личности трех музыкантов, которое так трудно достижимо, но которое легко воспринимается даже самым неподготовленным зрителем. Замкнутость искусства — болезнь культуры. Тревожным симптомам этого — бесформенности и бессмысленности — можно противопоставить только форму и смысл, безвкусице — вкус, мешанине стилей — традицию, безликому ремесленничеству — личностное отношение мастера, то отношение к искусству, которое равнозначно поступку в жизни.

Ансамблю удалось совместить в маленьких концертных номерах музыку, поэзию и действие. Их концерты — одна из немногих удавшихся попыток создания современной социальной оперы. Оперы на три голоса. «Последний шанс» добился того, чтобы играть так, будто каждый концерт — последний. Но, как говорит древняя мудрость, «последний не по жадности и торопливости желаний или духовных напряжений, а последний по гармоничности труда и бескорыстия».

Юрий ПЕТРОВ