(Журнал "Смена" №1/1987)

Уже не первый год Владимир Чекасин признается музыкальными критиками лучшим джазовым исполнителем Европы.

Весной этого года в Зале имени Чайковского выступало вильнюсское трио камерного джаза В. Ганелина. Ансамбль не нуждается в рекламе. У него есть своя аудитория. Ее костяк составляют те, кому сегодня «слегка за и под» сорок.

Те, кто в юности кочевал по первым фестивалям «иностранной музыки джаст», проходившим без особого шума в провинции. На одном из таких фестивалей пианист Вячеслав Ганелин и ударник Владимир Тарасов познакомились с альт-саксофонистом Владимиром Чекасиным. Образовалось трио, отметившее в этом году пятнадцатилетний юбилей. К музыкантам, первыми преодолевшим в нашей импровизационной музыке тяготение «негритянского» джаза, к ансамблю, играющему пьесы сложные, можно сказать, авангардные, пришло признание любителей серьезной современной музыки.

Перед зданием Зала Чайковского привычны вопросы о лишних билетиках и понятны просьбы объяснить, что такое «Трио Ганелина». Необычное произошло в вестибюле, куда после звонка, сломав сопротивление билетерш, ворвались отчаявшиеся достать билеты мальчики с характерными «ежиками». Такой публики не знал раньше ни этот зал, ни трио. Кому удалось оторвать их от «кассетников»? Кто соблазнил их концертом камерной музыки? Таким, где обрывки музыкальных фраз и неслыханные звуки, не успев возникнуть, ускользали, так и не сложившись в приносящую отдохновение мелодию. Программа ансамбля была в тот день соответственно залу строгой и, как всегда, выверенной до единого звука.

Ганелин, Тарасов и Чекасин, как и большинство джазовых музыкантов, не ограничивают себя рамками одного ансамбля. Можно допустить, что совсем молодые люди не видели балета Ганелина, не знают, что он автор музыки к нашумевшим кинофильмам «Чертова невеста» и «Парад планет». Возможно, неизвестна молодым и уникальная сольная (!) пластинка В.Тарасова... Но представить, что молодежь не слышала о саксофонисте из ГТЧ (Ганелин, Тарасов, Чекасин), нельзя. Ведь Владимир Чекасин в прошлом году уже в шестой раз подряд назван критиками и публикой лучшим джазовым музыкантом страны. Биография не объясняет его популярности. Родился и учился в Свердловске, живет в Вильнюсе. В школе был скрипачом, в консерватории — кларнетистом, сегодня — мультинструменталист. Чекасин испытывает себя сменой инструментов, звучаний, партнеров: выступает с квартетом (В. Чекасин, О. Молокоедов, Л. Шинкаренко, Г. Лауринавичус), пианистами Л. Чижиком, И. Брилем, С. Курехиным, Ю. Кузнецовым, певицей В. Пономаревой, фольклорным ансамблем Д. Покровского... Он смело, как черт из коробочки, выскакивает на сцену и демонстрирует увлекательный спектакль — «самосожжение» в огне человеческих страстей. От звука к звуку, издавая стенания все более невероятные, саксофон ведет нас к космическим глубинам чувств... Энергия Чекасина подавляет скепсис любого зрителя.

Чекасин отсылает страждущих выявить музыкальные корни его успеха к «нашим замечательным московским теоретикам», но свою жизненную и профессиональную позицию он формулирует четко и объясняет охотно. Чекасин преподает импровизацию в детской музыкальной школе и руководит консерваторским бигбэндом. От педагогики один шаг к просветительству, и порой то, что мы вечером считаем заигрыванием с публикой, на утро оказывается подвигом Прометея. Как только Чекасин выходит из стен ГТЧ «в люди», он тут же наводит мосты назад. Его стремление объяснить необъяснимое, рассказать непосвященным то, что в искусстве всегда остается недосказанным, звучит со сцены всеобщей трагедией творчества и вызывает сострадание публики. Каждому хочется быть понятым.

— Ни ГТЧ, ни каждый из нас в отдельности джаз не играет, — говорит Владимир Чекасин. — Современная импровизационная музыка, естественно, вбирает элементы джаза, но не ограничивается ими. Чистый джаз ожидаем, вариативен, традиционен. Он воспитал у слушателей привычку к узнаваемой музыке, от него ждут очарования воспоминаний, перефраз, обращения к славным именам негритянских музыкантов тридцатых годов. В нашей музыке трудно найти истоки, она может прийти из леса и с улицы, начаться с песни и в зале...

Джаз, потеряв родителей, обрел детей. Стал моложе и понятней тем, кого пока не волнуют воспоминания. Отказавшись от джазовой музыки, Чекасин остался джазменом, человеком из джаза, общительным и играющим то, что у всех на устах. Его музыка немыслима без джем-сешна, переклички солистов и солистов с друзьями. Чекасин не приемлет рампу, разделившую зал пополам. Снискав аплодисменты взыскательных концертных залов Европы, Азии и Америки, он по сей день способен тряхнуть стариной на танцплощадке.

В московское кафе «Метелица», где нынешней зимой на время праздника «Новый год приходит на Арбат» разместился джаз-клуб, Чекасин появился на исходе ночи вместе с клавишником своего квартета Олегом Молокоедовым и пианистом Юрием Кузнецовым. К их приходу праздничный концерт закончился. По углам полупустого зала — танцы под магнитофон... Чекасин взял саксофон и без предупреждения, помогая звуку ногой, перекрывая шум и гам, врубил след в след танцующих рок. Удар рока. Судьбу рока. Покаяние злого рока, обнажающее за мелодией Бетховена детсадовскую «Елочку». Мелодии были так знакомы, а их превращения очевидны, что музыка раскрылась, как книга: «В миг расставания, в час платежа, в день увяданья недели, чем это стала ты нехороша? Что они, все одурели?» Ушел из-под ног затоптанный пол, вещи обрели смысл, люди собрались в круг.

В причитаниях его саксофона поют улетевшие птицы, плачут убитые звери, шумят срубленные деревья. Обратившись к городскому молодежному фольклору, Чекасин не только представляет его на большой сцене, но и воссоздает на его основе истинно народную обстановку творчества, где святочное баловство возведено в ранг художественного обычая, а ряженым может быть любой. Хотим мы этого или не хотим, нам придется рано или поздно признать в самом факте увлечения молодежи сменой модных течений культурную традицию и научиться ее отличать от «веяний Запада», отделив причину от следствия, традиционную ценностную установку молодежи «на новое» от попавшегося ей на отечественном эстрадном безрыбье заморского рака. Не их вина, что в так называемой «легкой музыке» у нас серьезное почти всегда скучно, а веселое несерьезно и вторично. Джаз — редкое исключение, которое грех не использовать молодежной пропаганде. Благодаря ГТЧ, «ансамблю, не имеющему аналогов ни у нас, ни за рубежом», советский джаз стал у руля мировой импровизационной музыки.

— В трио, — рассказывает Владимир Чекасин, — преобладает язык камерно-симфонической, сближающейся с джазом музыки, сориентированной на искушенного, способного к высокому уровню абстрактного мышления слушателя. Вне ГТЧ я стараюсь расширить аудиторию. Не упрощая идей, заложенных в сложной структуре симфонической музыки, и не возвращаясь к чистому джазу, использую принципы джазовой драматургии, построенные на облегчающем восприятие повторении узнаваемых элементов, всегда учитываю музыкальную эрудицию слушателей. В современной музыке, как и во всей культуре, нет диктата единой художественной системы. В композиции на фоне восточных мотивов может произойти взрыв фри-джаза, а разнородные части пронизать регулярный ритм рока. Общение с молодежью подразумевает разговор на принятом у нее языке модных стереотипов. Разработанные в массовой культуре языки имеют яркую и ясную социально-культурную окраску и, отстаиваясь в быту, занимают в наше время место той сочиненной в народе музыки, того фольклора, который издревле обобщает и организует композитор.

Неустанно расширяя языковую палитру, Чекасин в поисках абсолютного партнера-полиглота, которого нет и быть не может, превращает сцену и зал в грандиозный орган, в котором, стремясь к немыслимой полифонии, он переставляет партнеров, как блоки в ЭВМ. Чекасин в своих композициях не только осмысливает желания публики, но и исполняет- их вместе с залом. В городах, где выступает, он создает актив энтузиастов, помогающих ему расшевелить аудиторию. Захватив из дома все, что играет, дедушкину флейту и стиральную доску, прикупив в «Детском мире» погремушку, они, рассеявшись по залу, создают эффект передающейся от слушателя к слушателю так называемой пространственной музыки. Безыскусность исполнения самоучек, вплетающиеся в музыку разговоры, подхватываемые на сцене дирижером, расковывают публику. А саксофон расставляет по этому черновику ударения.

На одной из репетиций актива, когда Чекасин, задав фразу и проверив ее звучание у каждого из присутствующих, как бы нажимая на живые клавиши, дирижировал ее повторением, неожиданно для себя самого заигравший новичок спросил, чья это музыка. «Это сочинили мы с вами», — ответил музыкант.

— На своих концертах, — продолжает Чекасин, — предпочитаю людей, которые просто любят музыку и не зажаты профессиональным мастерством. Важен слушательский опыт, знания правил игры, которые, будучи записанными на бумаге, упрощаются до бессмыслицы. Прослушивание концертов, пластинок, записей воспитывает непринужденность восприятия, позволяющую при столкновении с новым явлением забыть опыт старого. В конечном счете интеллигентность кроется не в знаниях, а в умении с ними обращаться. Рассуждая о вкусах, мы забываем, что разумное повторение фальшивой ноты приводит в искусство. Музыка — всего лишь организация звуками времени, и на это способен каждый. Люди хотят реализоваться, и им есть что сказать, но они не знают, как это сделать. Это можно подсказать, застенчивому надо дать тему. Главное, убедить в том, что он сумеет. Музыка становится способом мышления и воплощения внутренней свободы. Зрителю я рассказываю то, что меня волнует, ясно формулируя чувства, на которые ждут ответ.

О чекасинских концертах пространственной музыки спорят. Но искусство вообще штука сложная, заблуждения художника часто оказываются содержательными и поучительными, а их поспешное исправление может лишить нас следующих за ошибками открытий.

Театр Чекасина захватывает. На его концертах эффекты движений, помогающие извлечению звуков из «труб», сопровождающие саксофон подпевы, пританцовывания, цветомузыка, лазеры и кинетические мобили составляют с музыкой единое целое. Чекасин коллажирует не жанры и предметы, а чувства, ими создаваемые...

Но это надо видеть, а мы редко ходим на концерты. Их заменили, по меткому выражению Чекасина, «концерты на консервах» — записи. Нам стало казаться, что все свое у нас дома и с собой.

Не исключено, что и Чекасин думает об этом, организуя концерты пространственной музыки. Их «законсервировать» нельзя. На них надо быть. Импровизированная музыка бескорыстна. Горечь утрат и радость встреч живут в ней рядом. Рождаясь, она в тот же миг покидает нас, чтобы вернуться в новом обличье. Джаз измеряет время. На концертах Чекасин то раскладывает его по минутам, как бы пробуя «на зуб», то сжимает, уплотняя его так, что кажется, жизнь пролетает, как миг. И вместе с ним, успевшим повзрослеть до магнитофонного бума, мы, как и наши старшие братья когда-то, кочуем вслед за Музыкой, возрождающейся на глазах. А рядом мальчики, которым, кроме концерта, бежать от сопровождающих их повсюду чудо-магнитофонов вроде и некуда.

Анна АНДРЕЕВА