(Журнал "Польша" №1/1988) 

Голос чистый, холодный и сладостный. 

В этом году исполняется шесть лет со дня смерти Анны Герман. И хотя на недостаток материалов о певице жаловаться не приходится — по советскому телевидению демонстрировался фильм, который по просьбе зрителей был повторен, печатались отрывки из ее книги «Вернись в Сорренто», а наш журнал публиковал воспоминания о безвременно скончавшейся певице — читатели «Польши» в своих письмах просят писать о ней еще и еще, хотят как можно больше знать о ее жизни и творческой биографии.

... Мы встретились с пани Ирмой у нее дома. Первое, что бросилось в глаза, фотографии. Отовсюду — со стен, полок — на меня смотрела Анна Герман. На столе также лежали фотографии. Видимо, ожидая меня, пани Ирма просматривала их. Разговор заходит о прошлом.

— У Ани было очень тяжелое детство, фактически, она не знала отца, — говорит пани Ирма. — В конце тридцатых годов мой муж Евгений Герман был репрессирован за религиозные убеждения и погиб в лагере, как, впрочем, и трое моих братьев...

История семьи Ирмы Бернер восходит к началу XIX века, когда ее прадед эмигрировал из Голландии в Россию вместе с группой меннонитов. Они основали на Кавказе колонию, где родилась и выросла пани Ирма. По окончании института в Одессе она уехала в Узбекистан, там и познакомилась со своим первым мужем Евгением Германом.

Началась Отечественная война. Пани Ирма осталась одна с двумя малыми детьми на руках.

— К счастью, — продолжает она, — с нами жила моя мать Анна Мартынс. Не знаю, что бы мы без нее делали.

Брат Ани, маленький Фридрих, во время войны умер от скарлатины. Аня тоже болела, но тогда судьба оказалась для нее более благосклонной...

— В те трудные военные годы меня мобилизовали рыть окопы, пришлось покинуть мою маленькую дочку, и разлука с ней — одно из самых печальных воспоминаний той поры.

До сих пор пани Ирма не может говорит об этом без слез.

— Уже в детстве у Ани обнаружились большие способности к музыке и языкам. Двулетней крошкой она что-то там себе напевала. Впрочем, наша семья была вообще очень музыкальной. Муж играл на рояле и скрипке, он был хормейстером. Я играла на гитаре, и говорили, что у меня красивый голос. Вечерами мы часто сидели у дома и пели.

Пани Ирма особенно тепло вспоминает годы, проведенные в Ургенче.

— Когда мы жили в Узбекистане, Аня говорила на четырех языках: русском, немецком, голландском и узбекском.

Новые снимки — новые воспоминания. Это уже Польша. В 1946 году пани Ирма с дочерью и матерью поселились в городе Нова-Руда, куда должен был приехать ее второй муж, пан Бернер, который еще в Советском Союзе вступил в ряды Войска Польского, чтобы как можно быстрее вернуться на родину. Увы, она снова осталась одна — второй муж не пришел с войны.

— В первые годы после войны, — рассказывает пани Ирма, — было очень трудно, не только материально, но и потому, что надо было акклиматизироваться в новых условиях, на новой родине. Однако со временем все наладилось.

Из Новой-Руды переехали во Вроцлав, где пани Ирма стала работать преподавателем немецкого и русского языков.

— С Аней забот у меня не было, — говорит пани Ирма. — Способная, хорошо училась.

В доказательство пани Ирма достает похвальные грамоты, аттестат и диплом.

Несмотря на скрытность и замкнутость, у Ани было много знакомых, а вот подруга только одна — Янка Вильк. Вместе с ней по окончании школы решили поступить на геологический. Подумывали мы и об Академии художеств, но друзья нам отсоветовали. Впрочем, училась дочь прекрасно, написала очень хорошую дипломную работу, ей даже предложили остаться на кафедре. Но тогда Аня решила посвятить себя пению, и все другое было не в счет.

В 1962 году она предстала перед экзаменационной комиссией для артистов эстрады. Говорят, что члены комиссии, куда входили такие мастера эстрады, как Людвик Семполинский, Ханка Белицкая, композитор Кшиштоф Комеда-Тщинский, попросили Аню исполнить весь заявленный ею репертуар. Когда Аня кончила петь, председатель обратился к ней с такими словами: «Извините, что мы заставили вас петь так много песен, но... мы воспользовались случаем побывать на замечательном концерте и к тому же бесплатно».

Итак, начало было весьма многообещающим. Уже в Сопоте, на III Международном фестивале песни, высокая, красивая блондинка привлекла к себе всеобщее внимание. Известный музыкальный критик Ежи Вальдорф сказал: «Я ценю Анну Герман за лиризм, органически присущий самому звучанию ее голоса, чистого, холодного и вместе с тем такого сладостного; от звука к звуку этот голос ведет тончайший слух, какой бывает только у превосходных скрипачей». Но о настоящем, большом успехе Анны Герман можно говорить лишь после фестиваля в Ополе. Здесь в 1964 году она исполнила «Эвридику», песню-символ. «Танцующие Эвридики» открыли мир Анне Герман, а миру ее самое.

Эта песня неотделима от ее образа. За успехами на родине последовали триумфы за границей. Одна из трех премий на фестивале в Остенде, гастроли в Англии, Франции, Италии. Она была первой польской певицей, выступившей в 1967 году в Сан-Ремо. Ее голос очаровал всех, а итальянские специалисты, не видевшие и не слышавшие до этого Анну Герман, заподозрили польскую фирму грамзаписи в использовании технических трюков. Итальянское правительство предоставило ей стипендию. Появилась возможность совершенствовать свое вокальное мастерство, европейские эстрады распахнули перед ней двери. Но особый интерес и восторженные отклики вызвали ее выступления в 60 городах Советского Союза. Поездки помогали овладеть иностранными языками, и при своих исключительных способностях к языкам Анна Герман вскоре уже свободно говорила по-английски и итальянски. Всего, вместе с немецким и русским, она знала четыре иностранных языка. Говорят, что как-то на приеме в английском посольстве один коренной англичанин принял ее за американку, — это ли не иллюстрация ее огромных лингвистических способностей! От многочисленных поездок по Польше и другим странам остались письма к матери, полные любви и внимания

«Моя дорогая мамочка!
Эта открытка придет домой поздно, но мне хочется только сказать, что я думаю о тебе и очень тебя люблю».

«Любимая мамочка!
Если тебе уже сделали операцию, попроси кого-нибудь прочитать тебе это письмо. Мамочка, прошу тебя, будь спокойной и веселой. Знаешь, у спокойных и неунывающих все лучше заживает. Мне пора спать, мамочка. И ты спи спокойно».

«Моя любимая мамочка!
Посылаю тебе эту открытку просто потому, что она мне очень понравилась. Тебе тоже? Крепко, крепко тебя целую, и не унывай, моя дорогая».

К Анне Герман приложимо изречение, что боги завистливы и не любят людей чересчур счастливых... Стряслась беда — автомобильная катастрофа. При воспоминании об этом пани Ирма умолкает. Задумчиво смотрит на фотографию дочери в больнице, забыв обо мне. И только после длительной паузы с трудом продолжает:

— Все шло так хорошо, Аня была так рада, что поет в Италии. И вдруг телефон: — Ваша дочь попала в аварию. Состояние крайне тяжелое. Вместе с ее женихом, Збигневом Тухольским, мы поехали в Италию. Аня находилась в монастыре, в бессознательном состоянии. Мы со Збышеком решили как можно скорее перевезти ее в клинику. Дежурили у постели Ани попеременно днем и ночью. Я до конца своих дней буду благодарна итальянским врачам за то, что они сотворили чудо и спасли мою девочку...

Период выздоровления продолжался три года. И хотя Аня была закована в гипсовый панцирь и лишена возможности петь, она не унывала, стала писать книги и песни. Тогда и появились ее путевые заметки и книга «Вернись в Сорренто», песни «Человеческая судьба», «Спасибо, мама» и др.

В июне 1970 года Анна Герман снова выступила на фестивале польской песни в Ополе, ее появление на эстраде публика приветствовала стоя. Начались гастроли и концерты в США, Советском Союзе, где ее особенно любили.

— Я радовалась, что в СССР у Ани такая огромная аудитория, что там ее любят и ценят.

Во второй раз Аня оставила эстраду, став матерью. Родился сын Збышек, о котором они вместе с мужем так мечтали. «Бысюлик» — ласково называла она сына и так зовет его бабушка, хотя Збышек уже в шестом классе. В каждую субботу он вместе с отцом приезжает на обед к бабушке. Пани Ирма посвящает внуку много времени. В прошлом году они втроем присутствовали на открытии фестиваля советской песни в Зелена-Гуре, на котором амфитеатру было присвоено имя Анны Герман. У ней не было так отзываемой пробивной силы, она не умела устраивать свои дела, а по свидетельству знакомых, ей не хватало уверенности в себе. Зато были в ней врожденная скромность, целеустремленность, впечатлительность, чувство юмора. Тихая и кроткая, она была непреклонной и требовательной во всем, что касалось ее артистической деятельности. К каждому концерту готовилась очень серьезно. Ее называли Большой Мимозой или Белой Дамой... В заключение беседы с пани Ирмой Бернер я задаю ей последний вопрос: как воспринимает она неослабевающий интерес к своей знаменитой дочери — Анне Герман?

— Меня очень радует, что столько людей помнит Аню. Я буквально этим живу. И хотя мне так трудно говорить о ней, я всегда говорю правду. Начала писать воспоминания об Ане, хочу, чтобы у моего внука сложился полный и правдивый образ матери. И хотелось бы, чтобы посвященные Анне публикации были правдивыми и объективными.

— Благодарю за беседу.

Беседу вела БЕАТА ГАЙДА.
Фотографии из семейного архива

Снимок 1936 г. Ургенч. Слева направо: мать Анны – Ирма Бернер, отец – Эугениуш Герман,
в центре бабушка Анна Мартынс держит на руках маленькую Аню.

Первое выступление Анны Герман.

Анна Герман в студии.

Италия, 1967 г. Ирма Бернер в больнице у кровати дочери.

Сан-Ремо – перед репетицией с Фредом Бонгусто.

Гданьск, 1979 г. Анна Герман с сыном Збышеком.