(Журнал «Музыкальная жизнь» №11/1989)
Это был не успех. Не триумф. Нечто большее: всеобщее поклонение, захватившее и многоопытных музыкантов-профессионалов и тех, кто был совсем не причастен к фортепианному искусству. Люди осаждали концертные залы, ночевали на раскладушках у филармоний, чтобы записаться на билетик, часами ожидали его выхода из гостиницы, чтобы только взглянуть на него. После концерта его не отпускали с эстрады, забрасывая цветами, и он играл, играл, без устали и вдохновенно.
Так проходили концерты Вэна Клайберна в конце пятидесятых — начале шестидесятых годов.
Они пришлись на пору хрущевской оттепели, когда наше общество вздохнуло свободней и после регламентации, схематизма и указок свыше (коснувшихся также музыкально-исполнительского искусства) ощутило потребность в смелом самовыражении, в правде чувств, романтической страстности. Эти качества, отличавшие Клайберна-пианиста, и привлекли к нему сердца. Эти качества умножались неотразимым личным обаянием, душевным магнетизмом, излучавшимся молодым техасцем. Глядя на него, слушая его игру, верилось, что люди могут преодолеть зло и достигнуть идеалов добра и красоты. Ученик русской пианистки Розины Левиной американец Вэн Клайберн, чудесно игравший на рояле, стал олицетворением надежд, послом мира.
Прошло несколько лет.
На гастроли в США приехал Эмиль Гилельс, возглавлявший фортепианное жюри того Первого конкурса имени Чайковского, выступление на котором положило начало славе Клайберна. Они встретились. И Гилельсу первому Клайберн поведал о своем решении оборвать блестящую карьеру, о разладе между жизнью души и популярностью, о суде совести, об эмоциональной исчерпанности. Он многое тогда рассказал Гилельсу. И тот, суровый и непреклонный, сам не раз преодолевавший себя, понял Клайберна, поддержал.
Закрыв для концертов рояль, Вэн Клайберн вместе с состарившейся матерью возвратился в родной Техас и поселился в Форт-Уорте — небольшом по масштабам США городе, с полумиллионным населением, центре хлопководства, нефтяного бизнеса, скотоводства. Сенсационный шум вокруг Клайберна сменился в склонной к быстрым перепадам американской прессе равнодушием.
Но в Советском Союзе о Клайберне не забывали. И те, кто его слушали три десятилетия назад, и молодежь, для которой он был легендарной фигурой прошлого, интересовались его судьбой.
Этот интерес не спадает и ныне, когда общественные, культурные связи с США вновь оживились. Какова в этом процессе роль Клайберна? Чем он занят? Появится ли на концертной эстраде? Каков урок его творческой жизни? — вот вопросы, которые часто задают мне как автору книги о Вэне Клайберне.
Попытаюсь на них ответить.
Уход Вэна не был столь неожиданным, как это кажется на первый взгляд. Симптомы накапливались постепенно. Даже в вершинном 1958 году, ознаменовавшемся победой Клайберна на Конкурсе имени Чайковского, Лев Николаевич Оборин — пианист, имевший огромный опыт педагогической работы, говорил об опасности эмоционального оскудения — оборотной стороны того, что составляло силу Клайберна. Природа не терпит нарушений равновесия. Переизбыток должен был компенсироваться. Опыт исполнительского искусства показывал, что длительное отключение от концертной эстрады не раз становилось необходимостью у артистов, чье творчество основывалось на крайнем напряжении чувств, достигало предельной интенсивности, было, по преимуществу, пользуясь терминологией К. С. Станиславского, искусством переживания: уходил в уединение на двенадцать лет Владимир Горовиц, переводил «свой счетчик на ноль» Артур Рубинштейн, частые спады испытывал Владимир Софроницкий.
Специфика современной концертной жизни с ее гигантоманией, стремительностью перемещений, гонкой, выхолащивавшей непосредственность, превращавшей пианистов в совершенные автоматы, имитирующие искусство, не могла помочь сложной импульсивной натуре: Клайберн не нашел выхода ни в обновлении форм концертной работы, как это сделал Святослав Рихтер, ни в общении со слушателями только через звукозапись, как поступил Глен Гульд. К этому Клайберн не был готов. Была и еще одна, весьма немаловажная, а возможно, главная причина, почему только отказ от концертов он считал оправданным: религия. Семья Клайбернов традиционно исповедовала баптистское вероучение — свод строгих заповедей человеческого существования, исключавших суетность, тщеславие. Вэн всегда участвовал в деятельности баптистских общин, направленной на духовное совершенствование, благотворительность, воспитание молодежи, Переехав в Форт-Уорт, он примкнул к секте адвентистов седьмого дня. Но главные усилия направил в помощь Международному пианистическому конкурсу, носящему его имя.
Клайберн стал его организатором; замысел возник вскоре после того как пианист возвратился из Москвы победителем конкурса имени Чайковского, и принадлежал он главе Гильдии фортепианных педагогов Эрлу Эллису, любительнице музыки Грейс Ленкфорд, ряду деятелей Торговой палаты и Христианского университета Форт-Уорта: хотелось доказать, что Техас, известный предприимчивыми людьми, может стать краем высокой музыкальной культуры. Начали сбор денег. Клайберн внес пятьдесят тысяч долларов, такие же суммы поступили от Американской авиационной компании, группы техасских меценатов. Но сразу определилось также участие в фонде Клайберна малоимущих жителей Форт-Уорта: шестьсот пенсионеров, студентов внесли по сто долларов. Массовая заинтересованность в конкурсе сказалась и в том, что четыреста жителей непосредственно участвовали в организационной работе на общественных началах, И все-таки сбор средств занял три года. Этот срок потребовался и для того, чтобы выработать программу, сформировать жюри (его неоднократными участниками стали Владо Перлемутер, Идил Бирет, Леонард Пеннарио, Джон Огдон, Сулима Стравинский — сын Игоря Стравинского, пианист, композитор и педагог), привлечь к написанию специальных конкурсных пьес Сэмуэла Барбера, Леонарда Бернстайна, Аарона Копленда, Ли Хойби, определить строгий порядок предварительных отборов, обеспечивающих высокий уровень соревнующихся.
Объем и характер программы, на редкость сложной, насыщенной, на протяжении четверти века существования конкурса существенно менялись. Но вот что примечательно: место русской и советской музыки возрастало, и в этом, несомненно, сказывались пристрастия, вкусы Клайберна. Так, на конкурсе 1985 года двадцать девять из тридцати семи участников исполняли сочинения Рахманинова и Скрябина, двадцать шесть — Прокофьева, игрались также произведения Чайковского, Мусоргского, Балакирева, Стравинского, Шостаковича. Наиболее популярными были Седьмая соната, Второй и Третий концерты Прокофьева, исполнявшиеся шестью участниками. Обозревая программы в целом, можно сделать вывод: после конкурсов имени Чайковского никакой другой зарубежный международный конкурс не сделал столь многого для пропаганды русской и советской фортепианной музыки. Условия, размах щедрого премирования, очевидная реальная возможность в случае победы укрепиться в концертной жизни обусловили тяготение к конкурсу пианистов, имевших лауреатские звания. В 1985 году, например, среди соревновавшихся в Форт-Уорте было двадцать три лауреата и участника других состязаний, победителями стали бразилец Жозе Фигаль — лауреат Лондонского конкурса молодых пианистов и француз Филипп Бианколи, тоже имевший лауреатское звание. Открытием конкурсов стал румынский пианист Рада Лупу, обучавшийся в Московской консерватории; одержав внушительную победу, он неожиданно отказался от заманчивого турне и вернулся в Москву, чтобы продолжить обучение.
Клайберн мечтал о непременном участии в конкурсах его имени советских пианистов, и поначалу это удалось. Контакты двух музыкальных культур укреплялись. На конкурсы имени Чайковского приезжали американские пианисты — ученики Розины Левиной: на одном из них стал лауреатом горячо встреченный московскими любителями музыки Миша Дихтер. Ученик Левиной Эббот Ли сыграл в США Прелюдии и фуги Д. Кабалевского, стали звучать там Соната-фантазия А. Гольденвейзера, сонаты Ан. Александрова, сделанная Кабалевским и пересланная Левиной транскрипция для фортепиано с оркестром четырехручной фа-минорной фантазии Шуберта.
Программу Первого конкурса имени Клайберна в Москве получили в конце 1961 года, и подготовка началась тотчас же. Весной следующего года состоялось отборочное прослушивание, в результате на конкурс были выделены ученики: Я. И. Зака — Николай Петров, Лю Н. Оборина — Михаил Воскресенский, Я. В. Флиера — Илзе Граубинь и Нина Лельчук.
Первый выезд советских пианистов на американский конкурс вызвал немалые волнения. Л. Н. Оборин, приглашенный в качестве члена жюри, писал автору этой статьи: «В США должна вылететь делегация довольно большая: административный руководитель, переводчик, творческий руководитель (т. е. Ваш покорный слуга), пианисты... Дата выезда 20 сентября и возвращение в районе 10 октября. Признаться, мне эта эскапада пока что-то не по душе. Между нами говоря, конкурс ожидается очень многолюдный, очень сильный по составу, и вообще как-то все это «далеко от Москвы». Что-то будет?»
Клайберн присутствовал на всех турах в качестве слушателя, никак не выделяясь, на финальном прослушивании ему пришлось даже искать себе место в зале. На несколько дней приезжала Розина Левина, и было договорено, что на обратном пути в Нью-Йорке Оборин навестит ее.
По итогам, подсчитывавшимся электронно-вычислительной машиной, Ральф Вотапек — ученик Р. Левиной и Н. Петров получили одинаковые баллы. Вопрос о первой премии решило мнение Эрла Эллисона: жертвователь крупной денежной суммы, он заявил, что в случае присуждения премии не американцу, он изымет свои деньги из конкурсного фонда. Лидером назвали Вотапека, впоследствии не сумевшего удержаться на концертном поприще. Николай Петров был удостоен второй премии, Михаил Воскресенский — третьей, четвертой — Сесиль Усе (Франция), пятой — Мериллин Нилли (США), шестой — Сержио Варелла Сид (Португалия). И. Граубинь и Н. Лельчук до финала не дошли, хотя играли хорошо: при сильном составе конкурса изначально нельзя было рассчитывать на успех сразу четырех пианистов из одной страны. Отсев был предопределен, и это послужило уроком — позднее на зарубежные конкурсы из СССР посылали, как правило, не более трех пианистов.
Несомненно, Конкурс имени Клайберна способствовал успеху концертной деятельности Н. Петрова, М. Воскресенского, а также Владимира Виардо — воспитанника нейгаузовской школы, занявшего первое место на Четвертом конкурсе в Форт-Уорте. Вэн Клайберн писал: «Подобное соревнование дает возможность многим молодым талантам собраться вместе для выражения своих идей и идеалов в дружеском соревновании. Оно предоставляет редкую возможность завязать многие дружеские связи, оставляет драгоценные воспоминания и сильные художественные впечатления»
Джордж Буш и его жена Барбара характеризовали соревнования как впечатляющее собрание молодых талантов: «Слушать молодых и талантливых пианистов, играющих музыку, сочиненную и исполнявшуюся века назад, на замечательном инструменте, — это очень трогательный опыт. Музыкальное исполнение обостряет наше чувство долга перед прошлым и пробуждает стремление добавить нечто к человеческому наследию и передать его будущим поколениям».
К сожалению, участие советских пианистов в конкурсах имени Клайберна не стало систематическим: сказывается характер межгосударственных отношений двух держав — СССР и США. Стоило наступить некоторому потеплению, как советские музыканты оказывались в Форт-Уорте; показания международного барометра падали — и отборы отменялись. Длительные перерывы такого характера не позволяли использовать в полной мере полезный организаторский опыт клайберновских конкурсов — по предварительному отсеиванию желающих в нем играть, прослушиваниям и отбору в различных странах, поощрению победителей долговременными концертными турне, по привлечению средств и помощи любителей музыки.
Лишь нынешней зимой после десятилетнего перерыва состоялся отбор на очередной, Восьмой конкурс имени Вэна Клайберна. Состав участников еще будет уточняться, в Форт-Уорт предварительно отправятся магнитозаписи, программы. Но ясно одно: советских участников ждут с интересом, возрастающим оттого, что в прошедшее десятилетие в США эмигрировало немало советских пианистов, заметно укрепив таким образом американскую школу.
Какой бы ни оказалась дальнейшая судьба Вэна Клайберна, его роль в эволюции современной фортепианной культуры не будет забыта. Отбросив накипь схематического объективизма, возродив романтическую природу исполнительства как живой душевной речи, как проповеди, обращенной к людям, он показал также, сколь значительной и результативной может оказаться роль музыканта в общественной жизни. Никакие политические перипетии, ошибки, позиции государственных деятелей не смогли поколебать любовь Клайберна к России, ибо исходил он не из ситуаций, даже не из чувства благодарности за личный успех, а из мудрой веры в наш народ — его отзывчивость, долготерпение, гуманность.
Когда-то он встречался и беседовал с Н. С. Хрущевым — в Москве и Вашингтоне. В декабре 1987 года столицу США посетил М. С. Горбачев для переговоров с Р. Рейганом. На заключительную торжественную встречу руководителей двух держав вновь был зван Вэн Клайберн, играл, и опять как когда-то в Москве, зазвучали под его пальцами «Подмосковные вечера»...
В тридцатый юбилей Первого конкурса имени Чайковского Клайберн по телевидению обратился с приветствием к советским людям: «Я часто вспоминаю Москву. Вспоминаю Подмосковье. Я люблю вас...»
Крайности восприятия искусства и личности Клайберна прошли: на его родине все чаще появляются обобщения, свидетельствующие о том, что и там суть, место его таланта оцениваются в исторической перспективе. Не кто иной, как Рональд Рейган в период своего президентства, в апреле 1985 года писал: «Своими выступлениями Клайберн показал, что одним из истинных признаков таланта является способность артиста общаться с аудиторией. К радости многих в нашей стране и во всем мире он продолжает доказывать, что талант соединен с уникальной гениальностью духа».
Когда пишутся эти строки, Вэн Клайберн подходит к пятидесятипятилетию.
Помимо непременного участия в подготовке конкурсов и организации концертов его имени в Форт-Уорте и других городах Техаса, помощи музыкальному факультету Христианского университета, он много времени уделяет своей большой музыкальной страсти — опере: изучает ее досконально и содействует оперному исполнительству в США. Как свидетельствует известный американский музыкальный публицист Гарольд Шонберг, «если в Нью-Йорке, Чикаго, Сан-Франциско или Хьюстоне происходит оперная премьера, можно быть уверенным, что в зале будет Клайберн».
«Я проезжаю сотни миль, — признается Вэн, — чтобы услышать оперу, которая мне нравится. Я люблю человеческий голос — самый дивный музыкальный инструмент».
Усердно занимается Клайберн сочинением музыки — это уже не прежние неприхотливые пьесы, вроде «Грустного воспоминания». Он обращается к монументальным формам, вырабатывает свой индивидуальный стиль. Закончены фортепианная соната и другие вещи, которые Клайберн, однако, обнародовать не спешит.
Такая неторопливость, полная независимость от эффекта и успеха, в противоположность тому, что происходило в пятидесятые-шестидесятые годы, характерна и для возобновившихся пианистических занятий. Он идет по пути преодоления «сопротивления материала». «Меня всегда считали, — говорит он, — романтическим пианистом, но в России признали мое исполнение Моцарта. Я серьезно изучаю Моцарта. Я также перелистываю Шуберта, которого прежде никогда не исполнял в концертах. Мне постоянно присылают много новой музыки — не только фортепианной, и я тоже просматриваю ее, играю: нужно чувствовать современный пульс».
В распорядок дня входит ежедневное чтение: Лев Толстой, Достоевский, стихи советских и американских поэтов, книги по истории, постижение философских учений.
Как человек он стал суше — более замкнут, сосредоточен на себе, без прежней непосредственности и душевной отзывчивости. Умерла Розина Левина. Нет семьи, детей. Человек одинок. Нынешний период его жизни — это мужественный поиск новых берегов, глубинный процесс творческого обновления. На этом пути он вновь испытывает потребность побывать в Москве, где, возможно, и произойдет возвращение к концертной деятельности — его приглашают на благотворительные концерты. «Я очень хочу вернуться в Советский Союз. Я благодарен вашему народу за все прекрасное, что он создал. Я буду счастлив снова встретиться с вами».
С. ХЕНТОВА
После выступления Вэна Клайберна в Белом доме на встрече Михаила Сергеевича Горбачева с Рональдом Рейганом. Вашингтон, декабрь 1987 г.
Фото АПН |