(Продолжение. Начало в №№ 2, 3, 5, 7, 9) 

(Журнал «Музыкальная жизнь» №11/1989) 

Новая пресса
В истлевшем переплете.
Новая музыка, новые стили!
Идет волна —
Прислушайтесь к звуку
Пока не начался новый штиль...
Идет волна! Идет волна!
(«Идет волна», группа «Алиса»)

«Бригада С»

«Ночной проспект»

IV

Долгожданный новый курс был провозглашен Михаилом Сергеевичем Горбачевым на Пленуме Центрального комитета коммунистической партии в апреле 1985 года. Вскоре после этого среди затравленной и озлобленной московской рок-публики пронесся слух, что в столице наконец-то организуют рок-клуб. Занимались этим сугубо солидные официальные организации: комсомол, Управление культуры, профсоюзы. Никто из рокеров не испытывал к ним доверия, не говоря уж о симпатии, однако жажда выступать и общаться была настолько сильна, что практически все московские группы, включая «диверсантов» из «Звуков My», подали заявки на официальное прослушивание в надежде вступить в рок-клуб. Начиналось оно в Центре самодеятельного творчества. Меня у входа решительно остановили: «А где ваше приглашение?» Я пожал плечами: «Моя фамилия Троицкий, меня здесь все знают...» — «Мы вас тоже хорошо знаем. Именно потому, что вы Троицкий, вы в этот зал не пройдете». Я не стал апеллировать и ушел. Так обескураживающе началось для меня «новое время».

В мае я не поехал в Тарту — впервые за много лет. «Турист» уже распался, Харди Волмер занялся мультфильмами, и ничего нового и сенсационного организаторы не обещали. Вместо этого мы с Сашей Липницким предприняли замечательное путешествие по северным русским рекам и слегка приобщились к «корням». Впрочем, рок дошел и до этих краев; в центре старинной Вологды на танцплощадке местная группа «Календарь», к радости молодежи, играла рок-шлягеры из репертуара «Машины времени» и «Альфы».

Прямо с севера, уже один, я направился в Вильнюс, столицу Литвы, куда был приглашен на первый рок-фестиваль «Литуаника-85». Вильнюс — холмы, костелы, кафе — идеальное место для художников и джазменов. И целина для рокеров. Единственной цветущей ветвью современной «электрической» музыки здесь были возвышенные синтезаторные группы, среди которых выделялась «ARGO» Гедрюса Купрявичюса. Фестиваль не развеял этого благородного образа: лучшей из местных групп был квартет клавишных с характерным названием «Катарсис»...

Любопытно выглядели делегаты других рок-провинций. «Пост Скриптум» из Тбилиси: рафинированые подростки, включая девушку-пианистку, играющие в стиле «Битлз», и очень обаятельные. «Олис» — первая армянская группа, проявившаяся за пятнадцать лет, неоромантические участники которой явно старательно слушали «Спандау Баллет»... Неужели новый рок-бум на Кавказе? К сожалению, из разговоров выяснилось, что на «южном фронте» все по-прежнему слишком спокойно, и рокеры чувствуют себя одиноко.

Новое поколение белорусского рока было представлено группой «Метро» — техничной, но ужасно усредненной по стилю. Да и это название... Я уже давно заметил, что некоторые банальные слова привлекают музыкантов, не обремененных лишней фантазией, особенно сильно. «Чемпионы» в этом разряде — «Зеркало», «Пилигрим» и «Метро»; ансамбли с такими названиями есть, кажется, почти в каждом городе. Также общеупотребительны «Рондо», «Наутилус», «Сталкер», «Орнамент». Навязчивое стремление групп именовать себя «международными» словами объясняется, надо полагать, затаенной надеждой на мировую славу...

Между тем, в Москве назрело крупное событие: XII Международный фестиваль молодежи и студентов. «Культурного шока», как в 1957-ом году, конечно, не произошло, — но все равно было много нового и интересного. То, что мы знали, в лучшем случае, из видеозаписей, здесь предстало «живьем». Большая часть концертов были закрытыми и проходили в неполных залах, однако, все главные рок-группы фестиваля дали, по крайней мере, по одному шоу под открытым небом для неограниченной аудитории. Атмосфера повсюду была очень миролюбивой. Все шло под знаком спокойного любопытства, некоторой официальности и оживленного обмена сувенирами.

Самыми «горячими» точками фестиваля были кубинский и финский национальные клубы. У кубинцев ночи напролет шли танцы под аккомпанемент потрясающих оркестров «Салса». Финны привезли самую внушительную рок-делегацию — порядка десяти групп всех направлений, включая даже женский феминистический квартет... Легендарным аттракционом, который вспоминали еще долго, была группа «Сьелун Вельет» — смесь лунатизма, секса и брутальности. Под знаком «металлического» панка четверо парней носились по сцене, как бешеные; не глядя, кидали инструменты (которые тут же ловили бдительные техники), раздевались и ныряли в публику, облизывали снизу доверху стойки микрофонов... Самым сюрреалистическим опытом фестиваля было их выступление на сцене чопорного Государственного театра эстрады, с его красными атласными шторами и позолоченными виньетками. Шокирующим фактором, однако, было и то, что эти ребята обладали такой энергией и раскрепощенностью, какие многим нашим, музыкантам и не снились. «У нас это просто невозможно, — сказал озадаченный Крис Кельми (экс- «Високосное лето» и «Автограф», а в то время лидер «Рок-ателье» — группы Театра имени Ленинского комсомола), — и не потому даже, что «запрещено», а потому что мы так не сможем...»

Другие факты настраивали на более оптимистический лад. Польская «группа № 1 — «Леди Панк» — оказалась претенциозной, но довольно слабой командой, на уровне наших средних профессионалов. Главная звезда фестиваля — Удо Линденберг из ФРГ был «в порядке», но я не сказал бы, что заметно лучше очень похожего на него Гуннара Грапса... Наш рок был представлен на фестивале спокойными «филармоническими» ансамблями («Автограф», «Машина времени» и т. п.), но даже они выдержали конкуренцию. Первая крупная «очная ставка» советского и мирового рока закончилась обнадеживающе... Не такие уж мы отсталые и забитые, как сами часто про себя думаем.

Культурное руководство явно находилось в состоянии растерянности и оцепенения. Душить рок по-прежнему уже было невозможно в силу четырех обстоятельств. Первое: в политических заявлениях партии постоянно говорилось о необходимости реалистичного и неформального подхода к молодежи, изучении ее вкусов и настоящих потребностей, поощрения инициатив — а рок здесь играл одну из первых ролей. Второе: ряд тем (коррупция, наркомания, фарцовка), бывших ранее табу и за освещение которых рокерам здорово доставалось, оказались вынесенными на полосы центральных газет. Третье: в почете теперь была не только критика, но и возможные экономические рычаги, понятия прибыли и рентабельности — а в коммерческих преимуществах рока можно было не сомневаться. Четвертое: монументальная антиалкогольная кампания подразумевала создание альтернатив «молодежному» пьянству — клубов по интересам, дискотек, концертов и прочих форм «трезвых» развлечений — и опять-таки рок был неизбежен.

Однако все прежние культур-чиновники находились еще на своих постах и не спешили действовать. Понятия «инициатива» и «предприимчивость» были для них равнозначны опасному авантюризму и единственное, чему они были готовы подчиниться, — это «приказу свыше». Пока из Центрального комитета партии не поступало никаких указаний конкретно о рок-музыке вся эта повязанная галстуками бюрократическая братия топталась на месте в тайной надежде, что все останется по-старому, и им удастся сохранить свои теплые кресла. Из-за этого в подвешенном состоянии находился и московский рок-клуб, который теперь получил официальное наименование «Рок-лаборатория». Ни одна из городских организаций — комсомол, профсоюзы, Управление культуры — не решалась взять на себя всю ответственность, поэтому у «лаборатории» не было ни статуса, ни крыши над головой, ни даже руководства — только список из сорока групп, которые в ней как бы участвовали...

Тем не менее, атмосфера была уже не та, что год назад: в городе начались концерты и какие-то странные, но очень занятные мероприятия, где рокеры выступали наряду с авангардными поэтами, художникам и концептуалистам и, брейк-дансерами и изобретателями новых философий. Представители «альтернативных искусств» демонстрировали невиданную доселе сплоченность и деловую активность. Все говорили о клубах и объединениях. Художники «дикого стиля» малевали декорации для рок-групп. Поэты «мета-метафористы» выкрикивали свои строчки под стон саксофонов и кастрюльный бой фри-джаза.

Мне кажется, что настроение каждого рок-периода точно передают «ключевые» слова жаргона. Например, в беспечное время начала 80-х главным понятием было «кайф», то есть блаженство, радость. «Ребята ловят свой кайф» — так называлась знаменитая песня «Аквариума» и моя первая статья об этой группе (1981). Затем самым характерным и популярным термином стало словечко «облом»: нарушенный кайф, неприятность, неудача... «Везде крутой облом», — пел Майк в «Блюз де Моску». Что же до нынешнего этапа, то королевой слэнга стала «тусовка». «Тусовка» — это значит «что-то происходит», это какая-то суета и деятельность, может быть, совершенно бесполезная, но обязательно модная и интересная. Вопросы дня: «Где сегодня тусовка» и «Что за тусовка?»

Рок-тусовка дошла до апофеоза в начале января 1986 года, обернувшись первым фестивалем «Рок-лаборатории». В небольшом зале одного из Домов культуры собрались все лучшие московские любительские группы — и их оказалось не так уж мало. Даже ревнивые коллеги из ленинградского рок-клуба, которые специально приехали в количестве человек тридцати, были под впечатлением — несмотря на ужасную аппаратуру.

К счастью, все старые знакомые не только выжили, но и остались вместе. Жанна Агузарова поступила в музыкальное училище и продолжала петь с «Браво». Образ группы нисколько не изменился, хотя обаяние новизны немного поблекло. Зато за спиной была правдивая легенда. Новый хит «Браво» начинался со слов «Облейте мое сердце серной кислотой...» Жанна продолжала перетряхивать гардеробы всех своих знакомых в поисках костюмов для сцены: у меня нашлись детский карнавальный фрак, шитый золотым орнаментом, и старомодные лыжные брюки. «Центр» сыграл последний концерт со своим прекрасным «гаражным» гитаристом Валерой Саркисяном. Василий Шумов выпроводил его из группы со словами: «К сожалению, ты стал слишком хорошо играть...» Их новую песню «Признаки жизни» я бы выбрал в качестве символа фестиваля и всей ситуации. Длинное тягостное повествование о тупом быте, нелепых мечтах и неврозах неожиданно перерастает в очень короткий, но очень страстный финал:

Нервы как-то привыкли
К снотворному порошку.
Но — даже в клетке
Пантера готова к прыжку.
Ис-че-зает Венера!.
Появляются птицы! —
Признаки жизни! Да! Да!

«Звуки My» были вне конкуренции. Они стали лучше играть и не так злоупотреблять алкогольной тематикой. Это было одно из немногих выступлений, где они спели свою самую сильную и суггестивную песню — «Консервный нож»: о парне, которого не стало, и от которого не осталось ничего, кроме имени «КОЛЯ», вырезанного на кухонном столе. Любимцем публики был «Серый голубь»:

Я грязен, я тощ, моя шея тонка.
Свернуть эту шею не дрогнет рука
у тебя-а-а.
Я самый плохой, я хуже тебя,
Я самый ненужный, я — гадость, я — дрянь
                                      — ЗАТО Я УМЕЮ ЛЕТАТЬ!!!

В этом патетическом месте Петр Мамонов делал неповторимые и неописуемые движения: что-то среднее между имитацией полета птицы и болтанием висельника в петле, и зал просто рыдал от восторга. Все эти антисоциальные уроды и таланты подполья со стоящими волосами и серьгами в ушах чувствовали себя «серыми голубями» — грязными, уязвимыми, но гораздо более «высокими», чем благополучные молодые люди...

На фестивале выступило и несколько новых групп, создавших себе некоторую репутацию летом и осенью. «Бригада С» — группа (по коммерческому потенциалу она уступала только «Браво»), четко играющая «новую волну» и буги, во главе с развязным и агрессивным шоуменом Игорем Сукачевым, чья «хамская» маска, увы, легко узнаваема. «Бригада» выступала последней и закончила фестиваль, распевая хором со всем залом навязчивый припев:

Моя маленькая бэби, побудь со мной!
Моя маленькая бэби, я — твой плейбой!
Глупо, но весело.

Группа «Николай Коперник» обнаружила редчайшее сочетание безупречно грамотного «музыкантства» и свежих идей. Я давно с прискорбием отметил, что если у нас какой-нибудь рок-любитель начинает по-настоящему хорошо играть, то он или уходит в профессиональный поп, или начинает практиковать джаз-рок... «Коперник» состоял из хорошо образованных молодых музыкантов, которые играли модерн-фанк (сказывалось явное влияние «Джунглей», где Юрий Орлов, лидер «Коперника», одно время был гостем-саксофонистом) и мистические «волновые» пасторали.

Достоин упоминания и «Ночной проспект»: гитарист-вокалист и клавишник, выступающие под ритм-фонограмму. Их творческая концепция близка к «Крафт-верк»; оба молодых человека — преуспевающие ученые, и на сцене они представляют несколько «дегуманизированных» интеллектуалов. Некоторые песни вместе с дуэтом поет вокалистка — аскетичная блондинка Наташа, и именно она несет ответственность за величайший хит «Ночного проспекта»:

Ох, если бы я умерла, когда я маленькой была,
Я бы не ела, не пила и музыку не слушала...
Тогда б родители мои давно имели «Жигули» —
Мне не давали бы рубли и деньги экономили...
Ох, если бы я умерла, когда я маленькой была,
То я была бы купидон и улетела в Вашингтон,
И там сказала бы ему, чтоб не развязывал
                                                               войну.

После фестиваля «Рок-лаборатория» была удостоена хвалебных публикаций, и Управление культуры Москвы утвердили в качестве куратора. Вскоре состоялось собрание всех музыкантов и выборы в Совет. Все стало солидно. Странное чувство: членами совета оказались Липницкий, Мамонов, Шумов, Хавтан... — люди, которым еще совсем недавно приходили повестки из милиции.

...Давно я не видел наших рок-профессионалов. И, наконец, случай представился: Городской комитет комсомола организовал в одном из престижных концертных залов Москвы — Центральном доме туриста — не менее престижный четырехдневный фестиваль «Рок-панорама~86». За исключением «Автографа» и прибалтов там выступили все наши ведущие филармонические рокеры... Это было блестящее и печальное зрелище. Парад костюмов, световых эффектов, дорогих инструментов и — полная пустота за всем этим. Позади меня на одном из концертов сидели два парня и постоянно обсуждали происходящее на сцене, но под одним углом зрения — в кроссовки каких фирм обуты музыканты. И это не было кощунством — это было нормальной реакцией.

Первое, что бросилось в глаза человеку «андеграунда» — банальность текстов. С ужасом я понял, что звучит та же ВИА-лирика, против которой мы когда-то поднимали рок-бунт. Когда называли авторов песен, я даже узнавал фамилии давным-давно знакомых профессиональных «поэтов-песенников». Относительно достойно выступили «Машина времени», А. Романов (экс-«Воскресенье») и А. Градский, но их трогательно глубокомысленный «бард-рок» выглядел музейным экспонатом — и по лексикону, и по проблематике.

Еще хуже обстояли дела с музыкой: группы сменяли на сцене одна другую, а играли все как будто одно и то же. Сложился некий «синтетический» стиль, который практиковали почти все: диско-ритм, электронно-роковая аранжировка и пошлейшая поп-мелодика. Исключением были группы хэви метал. «Круиз» создавал компетентные пьесы по мотивам творчества Ричи Блэкмора. Новая супергруппа «Ария» произвела нездоровую сенсацию, выставив напоказ все агрессивные атрибуты стиля — железные цепи, кресты, браслеты с шипами и т. п. Думаю, что с пятидесяти метров их было бы не отличить от «Айрон Мэйден». Увидеть такое на профессиональной рок-сцене! У «Арии» была и довольно хитрая текстовая концепция. Все наши хэви-метал-группы, опасаясь обвинений в пропаганде насилия», украшали тяжелые риффы нормальными сладкими поп-текстами (особенно в этом преуспели «Земляне») — что, конечно, выглядело неестественно и безвкусно. «Ария» не побоялась готической символики и агрессивных устремлений, но ввела это все в выигрышный контекст: скажем, призывая повергнуть «тысячелетнего убийцу-дракона», они имели в виду борьбу за мир, а песня «Здесь куют металл», приводящая в экстаз, всех «металлистов», скромно повествовала о тяжелом трудовом процессе в кузнице.

Единственное, в чем профессионалы сделали явный шаг вперед — это в плане «сценичности»: модные костюмы, грим, конвульсивные движения... Все более или менее соответствовало мировым видеостандартам. На западных корреспондентов это производило впечатление: судя по пресным передачам телевидения, они представляли себе все более убого и дисциплинированно. В целом «Рок-панорама» — этот парад бескрылой вторичности — не оставила никаких сомнений в том, что советский филармонический рок твердо вышел на рубежи ширпотреба и утерял всякую связь с духовными и интеллектуальными корнями движения.

Казалось, наша рок-элита получила щелчок по носу — главный приз фестиваля и симпатии публики завоевала «Браво», единственная любительская группа, выступавшая на «Рок-панораме». Однако все были вполне довольны собой, и главное, что их волновало, — это престижный статус, заработки и количество аппаратуры. Лишь очень немногих (в частности, дальновидного Стаса Намина) интересовало, что делает новое поколение; амбиции остальных не шли дальше гарантированного сегодняшнего успеха у развлекающихся подростков. Кризис? Какой кризис?

Я не испытывал злорадства в связи с триумфом «Браво»... Было даже грустно оттого, что музыканты моего поколения, судя по всему, положили зубы на полку. Смена, и даже антагонизм поколений — естественная вещь, но было не очень приятно убедиться в этом воочию. Тем более, что речь шла о такой идеалистической штуке, как рок, и о моих друзьях. Похоже, что повествование о героях шестидесятых и семидесятых уже можно было заканчивать в стиле эпилогов Диккенса.

(Окончание следует)

P.S. К сожалению, ни начала цикла статей, ни его окончания у меня нет.