(Газета «Советская молодежь» (13.04.1990)) 

ЧЕХОСЛОВАЦКОМУ хоккеисту Петеру Штясны было всего 11 лет, когда в августе 1968 года Советский Союз ввел войска в Чехословакию. Он помнит, как радио объявляло о бессмысленности сопротивления, как жители деревни Пружина повернули дорожный указатель «На Братиславу», чтобы запутать «иванов». В Праге он видел танки интервентов, которые без единого выстрела свели на нет демократические реформы Дубчека. «Тогда я ненавидел Советы», — признается хоккеист.

Штясны вспоминает, какую дикую радость испытали его соотечественники, когда весной следующего года чехословацкая хоккейная команда дважды уложила русских на лопатки на чемпионате мира в Стокгольме: «Наверное, это был для нас единственный способ хоть в чем-то взять реванш... Мы чувствовали себя Давидом, победившим Голиафа».

20 лет спустя Давид сидит рядом с Голиафом на скамейке запасных в Квебеке. Центральный нападающий Петер Штясны из Чехословакии и вратарь Сергей Мыльников из СССР. «Можно не любить правительство или политику страны. Но при чем тут конкретные люди?» — считает Штясны. Оба спортсмена одеты в голубую форму «Квебек Нордикс» — так же, как и американцы, канадцы, финны, играющие за эту команду.

Благодаря гласности, урезанию государственных дотаций на спортивные программы, а также настырности менеджеров НХЛ, в течение года обивавших пороги госкомспортовской бюрократии, ряду советских хоккеистов было наконец разрешено выступать за океаном. «В это было трудно поверить, — говорит Штясны. — Советы наконец поняли, что спорт нельзя опутать колючей проволокой идеологии. Впрочем, я всегда знал, что когда-нибудь это должно случиться. Это закономерно — мы вступаем в новый период, в прекрасный мирный период истории человечества».

Джей Шнайдер, президент «Филадельфии», настроен более осторожно: «Да, очевидно, что в советском блоке наблюдается уменьшение политического давления. Но посмотрите, что произошло в Китае... Пока все эти положительные сдвиги не будут подкреплены какими-то новыми государственными институтами, нельзя доверять Советам до конца».

Не все коренные энхаэловцы с восторгом приняли известие о пополнении Лиги советским «десантом». Во-первых, возросла конкуренция, во-вторых, у многих сохраняется антипатия к СССР — наследие «холодной войны». Но большинство игроков занимают позицию прагматичного добродушия: «Да хоть с Марса пусть приезжают, главное, чтобы играли отлично. Если будут выкладываться во время каждого матча и уважать товарищей по команде, мы их поддержим».

Пока русские ведут себя очень дисциплинированно, несмотря на бытовавшее некогда мнение, что, вырвавшись за границу, первым делом они ударяются в загул. Пат Куин, генеральный менеджер клуба «Ванкувер кэнакс», за который выступают Ларионов и Крутов, прокомментировал это так: «Мы сказали, что, если что-нибудь случится, они сразу отправятся домой. Я думаю, что у нас не будет проблем с дисциплиной».

Проблемы — пока языкового характера. Кроме того, нелегко привыкнуть к новому графику тренировок и вообще ко всему режиму жизни. «Обычно к Рождеству я так укатываюсь, что ноги просто отваливаются, — делится Петер Штясны, — страшно тяжело войти в ритм, не помогают даже предусмотренные недели отдыха».

Хоккеисты из СССР были растроганы оказанным им приемом. С переполненных трибун зрители скандировали имена советских спортсменов... Конечно же, вряд ли им удалось бы выйти через парадный подъезд страны, если бы не побег в Буффало великолепного крайнего нападающего Александра Могильного — через черный ход. (Предположение довольно сомнительное. — Прим. ИМА-пресс.) Могильного встретили громом оваций, когда он забил свою первую шайбу в составе «Буффало сейбрз». «Я очень, очень признателен», — благодарил он публику по-английски. Он учил язык полтора месяца в университете Буффало, — по шесть часов в день пять раз в неделю.

Причиной бегства советского хоккеиста послужила та обстановка, в которой он жил и тренировался: «Одиннадцать месяцев в году я проводил в спортивном лагере, где все спали в одной комнате, как в больничной палате...».

К тому же Могильный, как и большинство игроков, тренировавшихся под началом Виктора Тихонова, испытывал сильное чувство к своему патрону — он его ненавидел. «Его любят только жена и собака. И непонятно, как это им удается. Я не хочу отдавать десять лет жизни и гробить свое здоровье только для того, чтобы мне, может, быть, когда-нибудь разрешили бы поиграть в НХЛ. В Советском Союзе ты играешь за бесплатно и не можешь на это «бесплатно» ничего купить. Все думают, что в СССР что-то меняется. На самом деле не меняется ничего».

Как офицер Советской Армии Могильный был обвинен в дезертирстве. Его родителей вызвали из Хабаровска в Москву — на суд. Когда они вернулись домой, рассказывает Александр, обнаружилось, что кто-то очень хорошо «поработал» в их квартире, оставив после себя страшный беспорядок. Некоторые вещи пропали.

Когда Могильный пытался звонить домой, оператор сообщал, что номер не соединяется. Уехав в мае 1989 года, он смог связаться с домом только в сентябре. Александр говорит, что родители не сердятся на него и надеются, что худшее уже позади. Предполагал ли он, что ожидает его близких? — «Я понимал все. Все. Хочется, чтобы мой отъезд показал людям, что можно жить своим умом. Все они настолько прочно вжились в систему, что никто не мог даже помыслить о чем-то подобном».

В «Сейбрз» считают, что Могильный совершил мужественный поступок. Думается, столь же мужественный, сколь эгоистичный: он предпринял побег ради больших денег.

Видимо, молодость поможет этому хоккеисту быстрее адаптироваться в НХЛ. В принципе, у него нет другого выхода: в случае неудачи он не сможет вернуться назад. Когда у Игоря Ларионова спрашивают, как он относится к бегству Могильного, с его лица сползает обычная усмешка. Он пожимает плечами: «Каждый имеет право на выбор. Но русский он может забыть».

(ИМА-пресс — по материалам журнала «Спортс иллюстрейтед».)