(Газета «Советская молодежь» (22.05.1990)) 

С кандидатом философских наук народным депутатом РСФСР Олегом СМОЛИНЫМ, членом блока «Демократическая Россия», беседует омский корреспондент агентства ИМА-пресс Владимир ДОБРЫНИН. 

— Ваше отношение к многопартнйности?

— Конечно же, у граждан должно быть право создавать политические организации, в том числе и партии, демократической ориентации. В застойные времена, когда на полном серьезе говорилось, что однопартийная система — наше великое завоевание, мне очень нравился такой анекдот: «Вопрос: самое лучшее средство от всех видов буржуазной заразы? Ответ: одна партия и один партнер». Однопартийность активно пропагандировал аппарат, с ней были солидарны и некоторые зарубежные социологи — например, известный американский советолог Стивен Коэн (при условии демократии внутри партии и контроля партии над обществом). Недавно по французскому телевидению выступал философ Александр Зиновьев, эмигрировавший в свое время из нашей страны, который доказывал, что нормальная многопартийность возможна только при капитализме, а в СССР она превратится в соперничество мафий.

Интересна концепция беспартийной демократии. Ее сторонники — анархо-синдикалисты (у нас и за рубежом), а также многие альтернативные движения типа «зеленых» (за рубежом) убеждены, что если трудовые коллективы и территории будут напрямую делегировать в органы власти своих представителей, то последние смогут лучше выражать интересы народа, нежели традиционные партии. По мнению теоретиков беспартийности, политическая борьба неизбежно приобретает самодовлеющий характер: любая партия всегда стремится прийти к власти, расставить на все выгодные должности своих людей...

Не исключено, что со временем победит именно эта концепция. Но сегодня она для нас неприемлема: нам нужно пройти этап политического плюрализма. Вообще, если беспартийная демократия окажется перспективной теорией, думаю, Запад придет к ней быстрее, чем мы.

— Конечно, они ведь уже испробовали многопартийную систему.

— И осознали не только ее плюсы, но и минусы. Впрочем, многопартийность на уровне республик — у нас уже реальность. Тот же Коэн еще прошлым летом говорил, что в СССР фактически многопартийная ситуация при однопартийной системе. Я бы, правда, добавил, что система не совсем однопартийная. На самом деле существуют две партии — по Джорджу Оруэллу: внутренняя и внешняя (одно дело — КПСС, другое — партийные органы). Так или иначе многопартийность на уровне страны будет делом ближайшего будущего. Вопрос — откуда она придет. Одни считают — извне компартии, и спорят только о том, сколько партий существует уже сегодня в зачаточном состоянии — от 20 до 50.

Другие — в частности, профессор Борис Курашвили — говорят, что многопартийность станет результатом размежевания внутри КПСС. Курашвили выделяет зачатки трех партий, различающихся, помимо всего прочего, по своему отношению к демократии и частной собственности. Это, во-первых, традиционная коммунистическая, лидером которой он пророчит Горбачева. Во-вторых, партия демократического социализма, то есть стоящая на демократической платформе и допускающая возможность ограниченной частной собственности. Если раскол произойдет, то сюда попаду и я. В-третьих, социал-демократическая партия, выступающая за широкую и даже неограниченную приватизацию. Если к власти придут социал-демократы, мы получим капитализм, но не современный, цивилизованный, а ранний.

Я считаю, что демократическое крыло должно бороться не за раскол партии, а за то, чтобы занять в ней ключевые позиции.

— Итак, представим, что в стране установилась многопартийность. Чего от нее можно ждать?

— В нормальном высокоразвитом обществе она работает как эффективный политический механизм. Но в условиях кризиса многопартийность, как и рынок, способна стать разрушительным фактором. Во-первых, власть может оказаться у правых радикалов, партий фашистского типа. Таких прецедентов в истории немало. Яркий пример — Германия, где Гитлера привели к власти экономический кризис 1929 — 1933 годов, высокая социальная напряженность и ущемленное национальное чувство немцев.

Во-вторых, наш собственный опыт 17-го года, как и опыт Чили (я не провожу аналогии), показывает: многопартийность — не гарантия от военного или какого-нибудь другого политического переворота. Кстати, Имре Пошгаи, социалист крайне реформаторского направления, один из «отцов» венгерской многопартийности, теперь с беспокойством говорит о том, что в Венгрии возникли партии, стремящиеся к диктатуре.

Если помните, в начале нашего разговора я сказал о праве образовывать партии демократической ориентации. Конечно, действовать прежними методами, «тащить и не пущать», нельзя, если мы собираемся строить правовое государство. Нужно создавать какие-то правовые механизмы. В Венгрии, например, политические партии регистрируются при двух условиях: если они отказываются от насилия как метода своей деятельности и не стремятся к ликвидации других партий. Но, как видим, и этот механизм не идеален.

— В США борьбу за власть ведут фактически только две партии. В Англии то же самое. Не ждет ли нас парламентский хаос, если появится сразу 50 партий?

— Очень может быть. Со временем, очевидно, они объединятся в более или менее заметные блоки, но пока будет колоссальная неразбериха. Большое количество партий и политический экстремизм — явление, характерное для всех стран, идущих от авторитарного, или, как принято сейчас говорить, тоталитарного, режима к режимам демократическим (в Чехословакии, например, из 22 возникших партий две праворадикального, полуфашистского толка). Миновать этот этап нельзя, надо просто стараться снизить возможные негативные последствия перехода к многопартийности.

К сожалению, наблюдая за разными политическими направлениями, я все больше убеждаюсь в том, что с либеральным режимом в России будет сложно. Слишком часто звучат призывы искать врагов, ловить оборотней, чуть ли не брать анализы на принадлежность к демократическому направлению и так далее. Ситуация, увы, во многом напоминает 17-й год, когда каждый претендовал на монопольное обладание истиной и не очень хотел слушать других.