Главное меню
Главная
Новости
Разделы
Старый софт и не только
Видео архив
Музыкальный архив
Ансамбли и музыканты
г.Кургана
Литературные сочинения
Галерея
Контакты
Гостевая книга
Поиск

Крупп, Арик - "Хочется жить!" (Михаил Володин) Отправить на E-mail

(Журнал «Парус» №2/1988) 

Этой публикацией «Парус» открывает новую рубрику «Возьми гитару». А что, и вправду возьми! И ты сможешь не только пополнить свой репертуар новыми песнями, но и познакомиться с людьми, которые их написали.

Для тех, кто хотя бы немного знаком с гитарой и нотной грамотой, воспроизвести песенную мелодию и аккомпанемент не составит особого труда. Остальным рекомендуем предварительно ознакомиться с книгой В. Манилова «Учись аккомпанировать на гитаре» (Киев, «Музична Украина», 1986) или с одним из многочисленных самоучителей.

Вести рубрику мы попросили журналиста, лауреата конкурсов авторской песни Михаила Володина. Поэтому всю ответственность за подбор песен и их авторов редакция возлагает на него. Единственное условие, которое было поставлено ведущему, — это по мере возможностей учитывать вкусы и пожелания читателей. С чем он и согласился.

Итак, дело за вами!

Арик Крупп

Передо мной на столе — десяток статей, вырезанных из газет и журналов, стопка любительских фотографий и самодельный песенник на полторы сотни страниц. На магнитофоне — бобина с лентой.

Это все, что мне удалось собрать об Арике Круппе.

Я не был с ним знаком. Никогда не бывал на его концертах. Даже лицо его знаю только по фотоснимкам.

Будет трудно писать о нем. Проще бы ограничиться рассказом о его песнях. Но, как это нередко случается, у Круппа жизненные события становились строками стихов и наоборот — стихи «делали» судьбу.

В октябре прошлого года Круппу исполнилось бы 50. Но и в прошлом, и в нынешнем, и в будущем году — всегда — ему так и останется 33. Разность чисел бесстрастно сообщает о том, что вот уже 17 лет Арик не пишет новых песен, не выезжает на выходные в лес, чтобы попеть для друзей, не собирает в конце зимы рюкзак, чтобы идти в поход на Север...

По датам написания, по самим песням можно без труда проследить те давние его туристские маршруты.

Ветер бьется спиной о скалы,
ветер рвет у палаток фалы,
забавляется новой игрушкой.
Мы в ловушке. Да, мы в ловушке.
С гор срываются вниз лавины.
Заметает пурга равнины.
И вдали от больших селений
пастухи мерзнут и олени.
Стонет пурга.

Это — март 1968-го. В тот год он разошелся с Севером мирно.

И на следующий год Север отпустил его. Хотя переделка, в которую попала группа в районе метеостанции Хадата, была куда как серьезной.

Что нас ждало вчера! Я забыл
                                            половину.
Память прячет минувших событий
                                                      куски.
Пьем чаёк у людей, и при чем
                                          тут лавины!
А что было вчера — белой ниткой
                                                в виски.

Потом, в 70-м, друзья уговорят его поехать на Кавказ. Обжитые людьми, «оцивилизованные» горы покажутся Круппу жалким подобием любимого им Приполярного Урала.|

И родится «Антикавказская».

Что я натворил!
                          Как я разорил
                          и себя, и песни.
Горы здесь не те,
                         и кавказский
                                             снег
                         что-то не такой...

И только после похода 1971 года Арик не напишет ничего. Поход останется незавершенным, как не найдется окончания и песне, несколько строк которой сохранились в его блокноте.

Саяны — это хвойный лес
        и белизна берез,
Саяны — это синь небес
        и мартовский мороз,
и в пасти черно-белых гор
        таблеточка луны...

Наверное, такими — красивыми и спокойными — увидел Крупп свои последние горы. Лавина, сорвавшаяся со склона Восточных Саян, не успела войти в стих, но заживо погребла девятерых туристов. Среди них был и Алик Крупп.

…Тогда, в один из весенних вечеров, у моих родителей собрались гости. Сидели за столом, разговаривали, краем глаза поглядывали в телевизор. Шли новости. Из них я и узнал о трагедии в Саянах. Тогда же впервые услыхал об Арике. Помню, кто-то из гостей сказал: «Погиб белорусский Высоцкий»...

Трудно было придумать более неточное сравнение. Ни песнями, ни манерой исполнения, ни характером Крупп не походил на Высоцкого. Да и, объективно говоря, «не тянул» на него. И с Белоруссией Арик был связан лишь последние годы. Родился в Литве, в Лиепае. Там же в школе начал сочинять стихи. Потом учился в Ленинградском институте киноинженеров. После окончания приехал по распределению в Минск…

И все-таки была в том сравнении своя точность.

Крупп и Высоцкий — ровесники, и оба ушли из жизни на самом пике, во время своих лучших песен.

За семь прожитых в Белоруссии лет Арик не только успел исходить всю республику вдоль и поперек, но и написал о ней строки, которые и сегодня можно услышать у походного костра, по радио и в концертных залах.

Все леса, леса, леса Белоруссии,
да погода, по-девчоночьи
                                    капризная.
То озера, то болотца, словно
                                    бусины,
там на ниточки речоночек
                                   нанизаны.

В Минске его знали тысячи людей, на улицах с ним здоровались незнакомые мужчины и женщины, его приглашали выступать на заводы и в библиотеки, в школы и в институты. И еще десятки тысяч по всей стране пели его песни.

Круппа называют «туристским» автором. На мой взгляд, это не совсем точно. В 60-е годы туризм был значительно более популярен, чем сейчас. Но, думаю, и тогда далеко не все почитатели Круппа считали себя завзятыми походниками, а кто-то и вообще никогда не слыхал, как воет пурга за пологом палатки. И все-таки что-то задевали эти песни в «неромантических» душах вполне солидных и оседлых людей, заставляли внимать им, любить и возвращаться к ним снова и снова.

В чем их секрет?

Для меня — в том же, в чем секрет любой настоящей песни. В личности автора. В том, что человек сочиняет (да и сочиняет ли?) не «для», а «о»... О себе, о близких, о времени, в котором живет. Автор может скрыться под маской лирического героя, говорить о делах давно минувших дней и о людях, живущих за тридевять земель, но о чем бы он ни пел, он всегда поет «о своем», о том, что пропустил сквозь душу.

Не от веселья песни были
                                         веселы:
друзей в дорогу провожать так
                                         грустно.
А нам хотелось спрятаться за
                                         песнями,
уедет поезд — станет, в мире
                                        пусто.
. . . .
Нам еще долго не видеть
                                      людей,
значит, есть время подумать
                                     о них.
. . . .
К людям я лыжню тяну, как
                                    кабель,
мне и тяжело, и очень просто.
Просто, как прокладывать
                                    дороги,
сеять хлеб, рубить дрова для
                                    печки,
обжигать горшки — ведь мы не
                                    боги,
и поступки наши человечьи.

За этими написанными в разное время строками о походах видится сам Арик, с его способностью любить, быть настоящим другом, с его системой ценностей и пониманием, какими должны быть человеческие отношения.

Зная песни, я верю историям, которые кочуют из статьи в статью о нем. Как не однажды прокатывался на Минском вокзале по толпе туристов слух, мол, в Николаевщине (или где- то еще) будет петь Крупп, и все бросались к билетным кассам. А сам Крупп, направлявшийся в другую сторону, иногда узнавал эту новость последним и менял маршрут, чтобы не обмануть чьих-то ожиданий. Или о том, что он брал в руки гитару только тогда, когда его об этом просили, и пел только то, что просили. (Кто пишет песни, знает, как это порой бывает непросто!) Или о том, как Арик оставался чуть не в одиночестве на остановках пригородных автобусов лишь потому, что не считал себя вправе подняться на ступеньку прежде, чем в автобусе окажется последний из желающих ехать...

Евгений Клячкин, вспоминая об Арике, рассказывает, что на I Всесоюзном слете «Дорогами отцов-героев», проходившем в Брестской крепости в 1965 году, с Круппом (он стал тогда лауреатом за лучшую патриотическую песню) произошел курьезный случай. К палатке, в которой Арик пел для друзей, подошел крупный военачальник, прошедший всю войну до Берлина, постоял, послушал и, подумав, высказал свое мнение:

— Ну, вот, ведь можете, оказывается, петь и без блатняги, и без пошлостей! — В те времена гитара еще нередко ассоциировалась именно с такого рода «творчеством».— Кто написал песню?

— Я, — ответил Арик.

— Как фамилия?

— Крупп.

Военачальник прморщился.

— Плохая фамилия.

— Сменю, — вытянувшись по стойке смирно, с улыбкой отрапортовал Крупп.

И в песнях, и в жизни ему удавалось быть мягким с людьми, никогда не роняя при этом собственного достоинства.

Я встречался со многими, знавшими Арика: с теми, кто входил в круг его друзей, и с теми, кому просто случалось бывать с ним в компаниях. И всегда, когда речь заходила о Круппе, лица моих собеседников теплели и самые неразговорчивые старались рассказать нечто, известное только им.

О хороших людях памяти свойственно удерживать только хорошее. Потому портрет Арика из этих воспоминаний рисовался, несколько идеализированным.

Боюсь, таким же он получается и в моей статье.

В жизни Крупп наверняка был и сложнее, и противоречивее. Как любой талантливый человек.

Он разрывался между любимой работой (коллеги отзывались о нем как о незаурядном инженере), походами, в которые не мог не ходить, и песнями, которые не мог не писать. И нелегко было от чего-то отказаться. Метался между друзьями-туристами и друзьями-журналистами, которые бог весть по какой причине не жаловали друг друга. Пытался сблизить их, но ничего из этого не получалось. Выбирал и не мог выбрать между Белоруссией и Севером...

Все это так или иначе отразилось в его песнях: негромких, очень мелодичных, чаще грустных, реже веселых.

Арик родился за четыре года до начала войны. Его мелодии были далеки от музыкальной моды 60-x, минувшие годы не сделали их звучание современнее. Да и сам Крупп, в своей трепетной привязанности к джазу, хорошим книгам и безбытному существованию, кажется несколько старомодным. Похоже, он и сам себя ощущал именно таким. И принимал это с легкой иронией.

Предвоенные, убогие, куда уж
                                                  нам!
Девчонки длинноногие не по
                                                 зубам.
У них акселерация, у нас рахит;
боимся эскалации, строчим
                                                стихи.
. . . .
Вообще-то коренастые — росли
                                              мы в кость,
во времена ненастные — какой
                                            там рост.
А все ж мы тренированы таскать
                                            мешки,
а у акселерованных тонки кишки.

...В самодельный сборник, составленный друзьями Круппа после его гибели, кроме текстов песен и стихов вошла неоконченная повесть. Один из ее героев — врач Саша Галкин, или иначе Доктор, во многом напоминает самого автора: он тоже не мыслит жизни без туризма и сочиняет песни.

«...Я ничего особенного не делаю, все просто: кому-то надо говорить о том, что все и так знают, я не делаю никаких открытий, просто говорю». Эти слова Арик вложил в уста Доктора. Думаю, в равной мере он относил их и к самому себе. В песнях он и впрямь избегал высокого штиля и пафоса, не пророчествовал, не претендовал на глубокую философичность. И относился к своему творчеству скорее как любитель, чем как профессионал: не оттачивал, не доводил каждую строку, чаще оставлял так, как написалось. Но о чем бы он ни говорил — он говорил с любовью. Пожалуй, умение любить и было главным талантом Круппа.

А ты уходишь, уезжаешь,
                                       улетаешь,
дела, дела.
Я так держу себя в руках, а ты
                                       растаешь,
и ночь бела.

Над песней, которая начинается с этих строк, Арик поставил посвящение: жене. В конце 1975 года я познакомился с Надей. Раз в неделю, по средам, мы, тогда еще совсем зеленые минские авторы и исполнители, собирались у нее дома и демонстрировали друг другу свои очередные творения. На стенах висели фотографии Круппа. В углу стояла его гитара. Рядом с нами, прямо на полу, сидели его друзья.

Иногда в разговоре кто-нибудь забывался и говорил об Арике в настоящем времени. И не раз у меня возникало ощущение, которое точнее всего можно выразить словами одной из песен, появившихся после гибели Круппа:

Арька, я не застал тебя дома,
я подожду, только вернись!

...А повесть Круппа называется «Со мной ничего не случится...» и рассказывает о людях, постоянно рискующих жизнью. О спасателях.

Название ее не случайно.

Боюсь, меня могут обвинить в излишней фантазии, но мне кажется, что в последние свои годы Арик остро ощущал приближение гибели.

Может быть, именно это ощущение и рождало в нем такую жадную любовь к жизни.

Михаил ВОЛОДИН

А. КРУПП
А все-таки, все-таки хочется
                                              жить,
даже когда окончательно ясно,
что выдуманные тобой миражи
скоро погаснут, скоро погаснут.
Гаснут, и, значит, к началу пути
снова ты брошен, а путь давно
                                           начат...
Трудно, а все-таки надо идти.
Хочется жить, невозможно
                                          иначе.
Хочется, хочется жить.

А все-таки, все-таки хочется петь,
даже когда в сердце песням нет
                                              места.
Только б не сдаться и только б
                                             успеть
спеть свою самую главную
                                            песню.
Ставь против горя свою доброту.
Это, наверное, кое-что значит.
Пусть даже песня застрянет во
                                                 рту.
Хочется петь, даже если ты
                                             плачешь.
Хочется, хочется петь.

А все-таки, все-таки хочется
                                            взять
мир окружающий в долг под
                                           проценты
и, на ладонях держа, осязать
спящих дыханье и пульс
                                         континентов.
Чтобы потом, раздавая долги,
сердцем и памятью стал ты
                                           богаче.
Тратя себя, ты себя сбереги.
Хочется взять, невозможно
                                           иначе.
Хочется, хочется взять.
Хочется, хочется петь.
Хочется, хочется жить...

« Предыдущая   Следующая »
 
top