(Журнал «Парус» №3/1988) 

ДРУЗЬЯ УХОДЯТ
Слова и музыка В. ЕГОРОВА

Друзья уходят как-то невзначай,
друзья уходят в прошлое, как
                                                 в память.
 А мы смеемся с новыми
                                         друзьями,
о старых вспоминая по ночам.
А мы во сне зовем их, как
                                        в бреду,
асфальты топчем, юны
                                        и упруги,
и на прощанье стискиваем руки,
и руки обещают нам: «Приду!»
Они врастают, тая, в синеву.
А мы во сне так верим им, так
                                                     верим.
Но наяву — распахнутые двери,
и боль утраты — тоже наяву.
Но не прервать связующую
                                                нить.
Она дрожит во мне и не сдается.
Друзья уходят — кто же
                                       остается!
Друзья уходят — кем их
                                        заменить!

Есть песни для слушания, есть — для пения, есть те, под которые хочется танцевать, а есть такие, с которыми лучше всего быть один на один. Есть веселые песни, и есть песни грустные...

И вот среди этого множества каждый человек находит несколько «своих». «Свои» — не обязательно самые любимые. Бывает, годами о них не вспоминаешь. Но когда-нибудь они обязательно напомнят о себе. Услышишь знакомый мотив — и всплывет перед глазами давняя любовь, или вдруг по странной прихоти памяти почувствуешь себя семилетним, идущим между отцом и мамой впервые в школу, или... Да мало ли какие жизненные события могут быть связаны со «своей» песней!

У меня она тоже есть...

Сестры мечутся, сестры мечутся —
                                                 белый смерч.
Восемь физиков, восемь мальчиков
                                                 едут в смерть.
День под морфием, два под
                                                морфием, в забытьи.
Койки белые, койки мягкие, как
                                                   ладьи...

Слова ее наивны, мелодия — безыскусна. И все-таки это — «моя» песня.

И, думаю, не одного меня она подтолкнула в физику.

За наивностью виделась романтика, то есть готовность пожертвовать чем угодно, даже жизнью, ради достижения идеала. Идеалы могли быть самыми различными: от открытия неоткрытых законов до покорения непокоренных вершин. Если же при покорениях и открытиях находилось место и для любви, то песня становилась стократ романтичнее.

Где-то девушка бродит,
                             сгорбившись, по Москве.
С коек скомканных льется волнами
                                                    дивный свет.
Это светятся непокорные до конца,
облученные, обреченные их сердца.

В конце 60-х «Физики» пелись у походных костров и в концертных залах, звучали по радио и с телеэкрана. И при этом не многие знали, кто же написал песню. То приписывали авторство кому-нибудь из маститых бардов, то вдруг доходили слухи, что ее создатель — получивший дозу ядерщик из Дубны, а то и попросту, как бы относя песню к разряду народных, забывали о существовании сочинителя.

И все-таки автор у «Физиков» был. Вернее — два автора. Музыку сочинил Сергей Стеркин. Стихи — Вадим Егоров.

Вот о последнем я и хочу рассказать.

В момент написания стихов Вадиму шел пятнадцатый год. Наверное, никто в авторской песне не получил столь ранней известности, как Егоров. Помимо «Физиков» еще одно его юношеское стихотворение — «Ланка», положенное на музыку Юрием Колесниковым, стало широко-популярной песней.

Потом был Московский государственный Педагогический институт имени Ленина — вуз, из стен которого в разное время вышли столь известные авторы, как Юрий Визбор, Ада Якушева, Юлий Ким, Борис Вахнюк, Вероника Долина... На первом курсе Вадим сочинил «Дожди».

Я вас люблю, мои дожди,
мои тяжелые, осенние.
Чуть-чуть смешно, чуть-чуть
                                       рассеянно
я вас люблю, мои дожди!

С этой песни начал свою биографию ансамбль Сергея Никитина, записавший «Дожди» на звуковую страницу «Кругозора». Поют ее и до сих пор.

Однако есть у популярности и другая сторона.

На Куйбышевском фестивале 1979 года (той самой Грушинке, что собрала около ста тысяч зрителей) произошел забавный случай. Незадолго до фестиваля Егоров написал «Облака». Песня, что называется, «пошла в массы». Поэтому никого не удивило, когда чуть не первый же исполнитель, выйдя к микрофону, запел:

Над землей бушуют травы.
Облака плывут, как павы,
а одно — вон то, что справа,—
это я, это я, это я,
и мне не надо славы...

Песню приняли хорошо, а исполнителя проводили аплодисментами. Через несколько номеров «Облака» прозвучали еще раз. Затем еще и еще... С каждым разом становились все жиже аплодисменты, зато все отчетливее доносился свист со склона горы, где расположились зрители. Когда же под конец программы на плавучую сцену вышел участник, попавший на фестиваль прямо с борта опоздавшего на полсуток самолета, и сообщил, что собирается исполнить только недавно написанную и потому, наверное, еще мало кому известную песню Вадима Егорова «Облака», ответом стал стотысячеголосый хохот.

Вспоминаю об этой истории лишь затем, чтобы подтвердить давнее наблюдение: в авторской песне, так же, как и в эстрадной, существуют свои шлягеры (да простят меня авторы и поклонники за подобное сравнение!) — песни, которые за месяц-другой становятся достоянием КСП-шной братии от Калининграда до Южно-Сахалинска. Такими шлягерами были в свое время «Атланты» Городницкого и «Милая моя» Визбора, «фантастика-романтика» Кима и «За туманом» Кукина. Только, в отличие от большинства эстрадных, авторские шлягеры бесследно не исчезают. Просто после «бурной молодости» у них наступает «почтенная старость», когда поют их значительно реже, но, пожалуй, с особой теплотой. Быть может, дело тут как раз в том, что для многих и многих людей они становятся «своими» — песнями с судьбой.

На мой взгляд, Егорову чаще других авторов второго поколения (иначе говоря, нынешних сорокалетних) удается создавать подобные «массовые» песни (еще раз вынужден извиниться за терминологию — другой, увы, не существует). Это тем более удивительно, что аккомпанирующим инструментом на протяжении первых десяти лет творчества Вадиму служила не демократичная и общепринятая гитара, а куда менее транспортабельный рояль. А посему Егоров не мог выступать ни на лесных фестивалях, ни в залах, где данный инструмент отсутствовал. Гитару он начал осваивать лишь в 1976 году. Но и сегодня, если на сцене оказывается хоть что-нибудь клавишное, Егоров нет-нет да и исполнит песни «по старинке».

Есть у Вадима и еще одна особенность: в отличие от подавляющего большинства авторов он на концертах не только поет, но и читает стихи. Читает мастерски — не «по-авторски» и не «по-актерски», а как-то очень по-своему...

Если ищущий искру — да находит
                                                       огонь.
Да! Находит огонь — медяка не
                                                      нашедший,
бродит с углем в руке, бродит —
                                                     с бритвой в другой,
это — самый нормальный среди
                                                    сумасшедших.

К сожалению, не существует системы записи и знаков препинания, которые способны были бы передать интонацию, тембр, темп, голосовой напор, наконец, дыхание чтеца. Лишенные всего этого, застывшие на листах бумаги, стихи Егорова как бы теряют «полетность» и становятся более приземленными.

Остывают камины — остается зола.
Умирают художники — остаются
                                                     картины.

Этими строками заканчивается стихотворение «Сумасшедшая высь». Ими же можно начать разговор о том, что больше всего волнует Вадима Егорова.

Выявление основной темы творчества — занятие, как правило, неблагодарное. Именно здесь чаще всего допускается наибольшее количество натяжек и домыслов. Но в данном случае я не боюсь упреков в надуманности. Лейтмотив Егорова прослеживается чуть не в каждой второй песне. Время, сменяемость поколений, бренность бытия... И долг — перед временем, перед поколением, перед собственной жизнью. Долг — в том, чтобы успеть сделать как можно больше.

Мне успеть бы сказать за
                                           оставшийся срок
все, что позже нельзя, все, что
                                           раньше не смог,
все, о чем свои перья ломал по
                                                           ночам,
все, о чем перед жизнью своей
                                                     умолчал...

Михаил ВОЛОДИН