(Газета "Неделя" №46/1965)

ЕСЛИ ВЕРИТЬ старинной версии, то на портретах, воспроизведенных на этой странице, изображен один и тот же человек. Об одном из «белых пятен» русской истории рассказывает писатель Л.Д.Любимов, автор широко известной книги «На чужбине». Статья подготовлена им для журнала «Вопросы истории», в котором она будет напечатана полностью.

ЕЩЕ ПРИ ЖИЗНИ старца Федора Кузмича, появившегося в Сибири в 1836 году и прожившего в разных местах 27 лет, ходили про него странные слухи о том, что это скрывающий свое имя и звание, что это не кто иной, как император Александр I; после же смерти его слухи еще более распространились и усилились. И тому, что это был действительно Александр I, верили не только в народе, но и в высших кругах и даже в царской семье в царствование Александра III. Верил этому и историк царствования Александра I, ученый Шильдер.

Поводом к этим слухам было, во-первых, то, что Александр умер совершенно неожиданно, не болев перед этим никакой серьезной болезнью, во-вторых, то, что умер он вдали от всех в довольно глухом месте, в Таганроге, в-третьих, то, что, когда он был положен в гроб, те, кто видел его, говорили, что он так изменился, что нельзя было узнать его и что поэтому его закрыли и никому не показывали, в-четвертых, то, что Александр неоднократно говорил, писал (и особенно часто в последнее время), что он желает только одного: избавиться от своего положения и уйти от мира...

Что же касается до того, что именно Кузмича считали скрывшимся Александром, то поводом к этому было, во-первых, то, что старец был ростом, сложением и наружностью так похож на императора, что люди (камер-лакеи, признавшие Кузмича Александром), видавшие Александра и его портреты, находили между ними поразительное сходство... во-вторых, то, что Кузмич, выдававший себя за непомнящего родства бродягу, знал иностранные языки и всеми приемами своими величавой ласковости обличал человека, привыкшего к самому высокому положению; в-третьих, то, что старец никогда никому не открыл своего имени и звания, а между тем невольно прорывающимися выражениями выдавал себя за человека, когда-то стоявшего выше всех других людей; и в-четвертых, то, что он перед смертью уничтожил какие-то бумаги, из которых остался один листок с шифрованными странными знаками и инициалами А. и П.; в-пятых, то, что, несмотря на всю набожность, старец никогда не говел. Когда же посетивший его архиерей уговаривал его исполнить долг христианина, старец сказал: «Если бы я на исповеди не сказал про себя правды, небо удивилось бы; если же бы я сказал, кто я, удивилась бы земля»...

ЭТИ СТРОКИ принадлежат Льву Толстому. Они взяты нами из вступления к его неоконченной повести «Посмертные записки старца Федора Кузмича, умершего 20-го января 1864 года в Сибири, близ Томска на заимке купца Хромова».

Это произведение, над которым Толстой работал в 1905 году, написано в первом лице: вымышленная исповедь бывшего императора, ставшего отшельником, приобретает под пером Толстого глубокую убедительность и незабываемое по своей силе звучание.

В этой «исповеди» есть такая фраза: «Людям, не имевшим несчастья родиться в царской семье, я думаю, трудно представить себе всю ту извращенность взгляда на людей и на свои отношения к ним, которую испытывали мы, испытывал я...». Главным образом на основании этой фразы В.Г.Короленко, тогда редактор-издатель журнала «Русское богатство», был привлечен к уголовной ответственности за напечатание посмертного произведения Толстого в номере этого журнала от 2 февраля 1912 года по обвинению в намеренном «оказании дерзостного неуважения верховной власти и порицании установленного законами основными образа правления».

В защитительной речи известный адвокат О.О.Грузенберг так определял смысл и значение легенды, как она представлялась некоторым кругам тогдашнего русского общества:

«Император Александр I, Александр Благословенный, монарх неограниченный, баловень судьбы, спаситель Европы... и рядом с ним — и он сам в нем — бродяга Федор Кузмич, наказанный розгами за бродяжничество...(Не розгами, а плетьми. 4 сентября 1836 года в окрестностях Краспоуфимска подъехал к кузнице человек лет шестидесяти, осанистый и чрезвычайно благообразный и попросил подковать его лошадь. Как всадник, так и лошадь немало поразили кузнеца: одет он в крестьянский кафтан, а сразу видно, что барин... лошадь кровная, стоящая большие деньги! Около кузницы собрался народ. Проезжему стали задавать вопросы. Неопределенные его ответы возбудили подозрение крестьян, которые и решили, что осторожнее предупредить полицию.

На допросе неизвестный сказал, что его зовут Федором Кузмичом и что он — бродяга, не помнящий родства. Есть сведения, что полицейские чины, пораженные его обликом и манерами, пытались уговорить его открыть, кто он на самом деле. Но тот отвечал одно и то же: «Я бродяга, не помнящий родства». За бродяжничество полагалась суровая кара. Александр I в молодости хотел было отменить наказания, но заграничные походы, дурман славы, мистицизм и им же насаждаемая аракчеевщина, со всеми ее ужасами, отвлекли его внимание от прежни намерений: красноуфимским властям пришлось приговорить Федора Кузмича к наказанию двадцатью ударами плетьми. Приговор был приведен в исполнение — и Федор Кузмич был выслан на поселение в Сибирь. (Л. Д.).) Великая, чисто русская легенда — легенда, в которую одинаково любовно поверили и верхи России и самые глубокие ее низы... ее много десятков лет лелеяли и чтили и солдаты, и мастеровые, и простые крестьяне. Народ хотел верить и горячо верил, что в едином образе сочетался могущественнейший из царей и бесправнейший из его бесправных подданных. Для интеллигенции, для высших кругов в Федоре Кузмиче воплотилась идея искупления государем того великого греха, который не должен быть никому прощен, греха убийства или причастности к нему. И эта легенда смирения, искупления так близка, так родственна совестливой русской душе!.. Да, это правда: у Толстого Александр I говорит: «Я — великий преступник». Но таким он был, таким его признает и русская история».

С.-Петербургская судебная палата оправдала Короленко и постановила снять арест с книжки «Русского богатства», в которой были напечатаны эти «Записки».

В начале нынешнего столетия легендой много занимался великий князь Николай Михайлович (внук Николая I, двоюродный дядя Николая II), собиратель русских портретов и миниатюр, автор ряда исторических трудов, в частности брошюры, опровергающей тождество Александра и старца. Ходили, однако, слухи, что впоследствии он изменил свое мнение.

Лет тридцать тому назад в Париже близкий родственник Николая Михайловича рассказал мне лично следующее.

Как-то, уже, по-видимому, во время первой мировой войны, он застал Николая Михайловича в Яхт-клубе в чрезвычайно нервном настроении, даже в волнении; не говоря ему, в чем дело, Николай Михайлович назначил ему в тот же вечер свидание в ресторане и там сообщил, что на основании точных данных он пришел к абсолютному убеждению, что Федор Кузмич был Александром I.

Будь это так, почему же ему не разрешили опубликовать эти данные? Быть может, по той же причине, по которой против Короленко было возбуждено судебное преследование? Скорей всего именно так.

Бывший царский сановник генерал Н.А.Княжевич прислал мне следующую выдержку из написанных им уже в эмиграции неопубликованных воспоминаний, касающихся его пребывания в Томске в 1901 году. «Помню как сейчас, — пишет Княжевич,— как я за завтраком у губернатора задал ему, мо жет быть, неделикатный, но вполне сознательный с моей стороны вопрос: «Есть ли основания предполагать, что Федор Кузмич был императором Александром Павловичем?» Ответ губернатора оказался таким, каким я его ожидал. «Это басня, ни на чем не основанная, и никто здесь в это не верит», — сказал мне он и переменил разговор. Сознаюсь, что для меня этот ответ получал в устах представителя местной администрации совершенно особый и даже, может быть, обратный смысл. Действительно, мог ли бы представитель верховной власти, в особенности там, на месте, где жил и умер Федор Кузмич, отвечать мне иначе, хотя лично был бы сам другого мнения? Я думаю (может быть, ошибаюсь), что при назначении на высшие должности в Томскую губернию назначенным предписывалось не только не распространять своего мнения о «легенде», но всячески отрицать ее. Мне часто приходилось в России слышать такие возражения: «Если Федор Кузмич был действительно Александром I, то почему это теперь скрывать? Это было так давно и какое теперь может иметь значение?» Значение, по-моему, огромное. Если принять во внимание, что признать, что император Александр I превратился в Федора Кузмича, т. е. Федор Кузмич жил еще в царствование императора Александра II, и если не скончался в Таганроге, то могли бы найтись злонамеренные люди, которые, желая произвести смуту в народе, проводили бы мысль, что царствование императора Николая Павловича было незаконно и все акты, им подписанные, недействительны».

Мнение генерала Княжевича, который сам занимал губернаторские посты, чрезвычайно характерно для отношения царизма к легенде. Но все же, спросит читатель, где же правда?

Сложность его натуры достаточно выявлена: «К противочувствиям привычен» (Пушкин); «Александр был вял, капризен, разочарован, настроен на мистически-романтический лад; он напоминал «византийского грека» (как называл его Наполеон) не только своей хитростью и двуличностью, но также нерешительностью и отсутствием энергии» (Энгельс); и в то же время — «упрям, как мул» (Наполеон), а в семье его называли «кротким упрямцем».

Были ли, однако, у этого человека, достигшего некогда высшего могущества в мире, «через какие-нибудь восемнадцать месяцев после занятия французами Москвы вступившего в Париж как господин и повелитель Европы» (Энгельс), особые мотивы осуществить именно в конце 1825 года давно им взлелеянное намерение уйти от мира?

«Священный союз», основанный Александром для борьбы с революцией во всех странах, принес ему немало разочарований. Роль царя в европейских делах уже не была преобладающей, и его называли «вассалом Меттерниха». Восстание греков против султана уже ранее поставило его перед альтернативой: либо помочь им и тем самым содействовать революции против «законной власти», либо — предоставить их собственной участи и тем самым предать на Востоке интересы христианства и в то же время ослабить там влияние России. «Легитимизм он стал принимать всерьез, и ему было уже не до греческих повстанцев. Бездеятельный и в то же время, при отсутствии железных дорог, почти неуловимый, он путешествовал на юге, возле Таганрога. Вдруг пришло известие о его смерти. Ходили слухи о яде. Не устранила ли дипломатия сына так же, как некогда отца? Во всяком случае, умер он как нельзя более кстати» (Энгельс).

Во внутренних делах положение Александра было, пожалуй, еще сложнее, безысходнее. Он знал о тайных обществах. Бенкендорф представил ему записку, в которой назвал главных заговорщиков. Но Александр не предпринял ничего против них (его слова генерал-адъютанту Васильчикову: «Вы служите мне с начала моего царствования, вы знаете, что я разделял и поощрял эти заблуждения и ошибки. Не мне карать»). Сам карать не хотел или не смел и в то же время прятался за Аракчеева, в котором видел наиболее надежную опору.

Я подробно изучил документы, касающиеся последних дней царствования Александра I и того, что последовало за объявлением о его смерти 19 ноября 1825 года. В них много, противоречий, много загадочного, могущего породить всяческие предположения. Так, например, генерал-адъютант князь П. М. Волконский, очень близкий к Александру человек, писал 7 декабря из Таганрога в Петербург: «...Мне необходимо нужно знать, совсем ли отпевать тело при отправлении отсюда, или отпевание будет в С.-Петербурге, которое, ежели осмеливаюсь сказать свое мнение, приличнее полагаю сделать бы здесь, ибо хотя тело и бальзамировано, но от здешнего сырого воздуха лицо все почернело и даже черты лица покойного совсем изменились, через несколько же времени и еще потерпят; почему я думаю, что в С.-Петербурге вскрывать гроба не нужно и в таком случае должно будет здесь совсем отпеть».

Что же думал о «тайне» тот, кому, казалось, надлежало знать истину? Я имею в виду последнего царя. Я опросил его двоюродных братьев — Бориса Владимировича и Дмитрия Павловича (обоих уже нет в живых). Первый сообщил мне, что он сам спрашивал у царя его мнение о возможности тождества Александра I и Федора Кузмича. Николай II отвечал, что это для него загадка. Второй говорил мне, что ему не раз приходилось беседовать с Николаем II на эту тему. Того, что это может быть не легенда, а истина, царь,- хоть и не высказываясь определенно в положительном смысле, - отнюдь не отрицал.

ИТАК, тайна до сих пор не открыта. А между тем раскрыть ее следует, при этом, как мне кажется, по очень важным причинам. Как к нему ни относиться, Александр I — заметная историческая фигура, и роль, сыгранная им в судьбах нашего отечества и в судьбах всей Европы, была значительной. Нам следует знать в точности, как он окончил свою жизнь. Как мы видели, уже Энгельс интересовался этим.

Легендой о превращении Александра I в бродягу, не помнящего родства, увлекался великий писатель земли русской, увлекался настолько, что его собственная попытка уйти от мира очень напоминает поступок, приписываемый легендой Александру I.

Тайной Александра I продолжают интересоваться на Западе. Иностранные энциклопедии упоминают о легенде, отнюдь не опровергая ее достоверности. «Вопрос о его смерти в 1825 г. вызывает очень горячие споры» («Пети Лярусс», Париж, 1964 г.).

Есть ли в настоящее время возможность покончить с этими «горячими спорами»? Полагаю, что да.

В 1918 году царский генерал И.И.Балинский, находясь в Кисловодске, сделал сообщение, о котором мне в тридцатые годы передавали лица, его слышавшие. Оно сводилось к следующему:

Швейцар больницы, где директором был отец Балинского (этот швейцар, бывший солдат, определенный в больницу по желанию Александра II), перед смертью поведал Балинскому, что он по завещанию оставил дочери капитал в 10000 рублей и его тяготит мысль, что люди скажут о том, как это простой солдат мог иметь такую сумму, поэтому он и решил сообщить правду. Как-то, в шестидесятые годы (он указал точно дату), все нижние чины, служившие сторожами в Петропавловском соборе (он был в числе их), были собраны начальством, и им объявили, что они в следующую ночь будут присутствовать при некоем «действе», но что они под клятвой должны хранить это в совершенной тайне: каждый из них получит в награду 10000 рублей. Каково же было это «действо»? К сожалению, лица, слышавшие рассказ Балинского, передают его в различных вариантах. Согласно одному, в собор был привезен какой-то гроб, была вскрыта гробница Александра I и туда будто бы опустили прах старика (Федора Кузмича?), доставленный в привезенном гробу. Согласно другому, из царской гробницы был извлечен труп (очевидно, не Александра I) и перевезен на кладбище близ Чесменской богадельни. Наконец, согласно третьему, «действо» ограничилось тем, что гроб Александра был вскрыт, причем в нем праха не оказалось (из чего можно было бы заключить, что прах человека, который выдавали за прах Александра I, был извлечен из гробницы «за ненадобностью» после завершения инсценировки смерти и похорон) (Мне сообщили, что в последние годы в Ленинграде, в архиве известного искусствоведа Н.Н.Врангеля, была обнаружена запись рассказа того же Балинского, датированная 1912 годом. Эта запись подтверждает в основном то, что мне передавали о содержании сообщения, сделанного Балинским шесть лет спустя (Л. Д.).).

В Париже А.И.Шувалова (ныне покойная), дочь министра двора графа И.И.Воронцова-Дашкова, сообщила мне о факте, о котором до тех пор хранила молчание, разрешив мне его тогда же опубликовать, считая, что сроки минули.

Как-то, это было в конце восьмидесятых годов, отец ее вернулся домой с большим опозданием, чрезвычайно взволнованный. Он сказал жене и дочери, что вместе с царем был в Петропавловском соборе, так как царь решил вскрыть гробницу Александра I (его присутствие было необходимо, ибо ключи от царских усыпальниц хранились у него, как министра двора). При самом вскрытии после удаления наряженных рабочих, кроме Александра III и его самого, были лишь четыре солдата Золотой роты, поднявших крышку гроба. Гроб оказался пустым. Граф Воронцов-Дашков сказал, что это тайна, которая никому не должна быть сообщена.

В 1921 году в Петрограде упорно распространились слухи, что царские гробницы в соборе Петропавловской крепости были вскрыты по распоряжению советских властей, причем могила Александра I оказалась пустой. Слухи эти тогда же проникли за границу и были воспроизведены многими газетами. Вернувшись на родину в 1948 году, я слышал то же самое от ряда лиц, однако опять-таки только в виде слухов. Мое обращение в соответствующие московские и ленинградские архивы пока не дало результатов: протокола вскрытия царских гробниц там обнаружить не удалось. Доктор исторических наук М.М.Герасимов, также интересовавшийся этим вопросом, говорил мне, что произведенные им аналогичные поиски в архивах тоже не увенчались успехом.

Вскрытие гробницы Александра I — дело несложное. Оно позволило бы раскрыть наконец тайну. Если гробница окажется пустой, можно будет считать установленным, что в ней не был похоронен Александр I, и значит, что он не умер в Таганроге в 1825 году. Если же в гробнице окажется прах, важно будет установить примерный возраст похороненного (в ноябре 1825 года Александру было почти сорок восемь лет; Федор Кузмич умер почти сорок лет спустя).

Иконография Александра I очень обширна. Так что, во всяком случае, восстановление образа похороненного при помощи экспертизы М.М.Герасимова — мы знаем, каких замечательных результатов он добивается в этой области — позволит решить: прах это Александра I или нет. Вскрытие могилы Федора Кузмича в Томске также представляло бы большой интерес.

Л.Д.Любимов